Сурикэ
Шрифт:
— Совершенно верно: за это дело дают десять тысяч луидоров, — сказал Вольтижер, глаза которого сверкали сквозь отверстия маски.
При назначении такой громадной цифры Матье остался совершенно равнодушным; Вольтижер, предполагавший с некоторою справедливостью, что его собеседник будет ослеплен, почувствовал в душе досаду.
— Или эта цифра не кажется вам достаточно высокой? — спросил Вольтижер.
— Я не говорю этого; вас, вероятно, предупредили, что мне платят вперед.
— Да, действительно, но этим я не затрудняюсь;
— Само собой разумеется; но, чем бы ни кончились переговоры, я во всяком случае буду вам очень благодарен за прекрасный обед, — сказал Матье несколько принужденным тоном, казавшимся привычным ему. — Кушанье прекрасно приготовлено, я никогда не думал, чтобы можно было так хорошо пообедать в такой трущобе, как Луисбург.
— Вам нравится мой обед?
— Меня пришлось бы назвать чересчур разборчивым, если бы я остался недоволен им. Теперь мы дошли до десерта; не потолковать ли нам о нашем дельце между грушей и сыром.
— Отлично; только меня удивляет, что вы называете дельцем дело, которое дает вам 24000 ливров; ведь для многих это было бы целым состоянием.
— Да, для других, но не для меня; впрочем, все относительно; я обделываю дела и более важные. Вы видите, я говорю прямо, но я не могу еще ответить на ваше предложение, как великолепно оно вам ни кажется. Может случиться, что я спрошу с вас меньшую сумму, а может быть, потребую и больше; это зависит от того, каково дело.
— Мне действительно говорили, что вы человек совестливый.
— Хорошо; предположим, что некоторая личность должна умереть.
— Наверное, должны умереть несколько, по крайней мере, двое.
— Отлично; может быть, вы прибавите, что это девушка, женщина или дитя; это стоит очень дорого, особенно, если при этом надо нападать с вооруженной силой, грабить, поджечь дом.
— Может быть, и придется прибегнуть к таким мерам, но только в крайнем случае.
— Да я и предполагаю, что так, — сказал Матье хихикая, — это вне цены.
— Вы отказываетесь?
— Я никогда не отказываюсь, но желаю только ^указаний со всеми подробностями, чтобы избежать всякого недоразумения, которое может стоить жизни; к тому же жизнь некоторых лиц, смотря по их положению или знатности, стоит дороже жизни простых бедняков, вы понимаете это?
— Какие затруднения! — с досадой воскликнул Вольтижер.
— Вовсе нет; напротив, все окажется очень просто, когда вы мне прямо скажете, в чем дело; тогда я могу отвечать вам уверенно, вы увидите, что нам легко будет прийти к соглашению, если только вы не передумаете воспользоваться моими услугами, что, откровенно говоря, было бы мне весьма неприятно, так как несколько сот тысяч ливров пришлось бы мне весьма кстати.
— Пожалуй, слушайте.
— Не забудьте описать мне людей, с которыми я буду иметь дело; главное, назовите их имена и положение.
— А если вы откажетесь
— Это трудно предположить; но потрудитесь сказать мне, какую помощь я могу оказать вам, если не буду знать ничего и если вы не скажете мне имен.
Вольтижер, казалось, погрузился на несколько минут в размышления; затем он снова заговорил с легкой дрожью в голосе, происходившей, вероятно, от сильного волнения, которое он старался подавить.
— Действительно, вам необходимо знать имена лиц, с которыми я вас познакомлю, — сказал он. — Но берегитесь; когда я произнесу эти имена, вы будете волей-неволей связаны со мной.
— Я не разделяю вашего мнения; произнесение этих имен вызвано только необходимостью знать ваши условия: не называя имен, нельзя сообщать и подробностей.
— Вы точно прокурор.
— Я только логичен; вот все; этому вы не можете помешать, если вам не угодно, не говорите ничего, я вам откланяюсь, и делу конец.
— Нет, — сказал Вольтижер поспешно, — я вам сделал слишком много намеков для того, чтобы остановиться, лучше кончить.
— Как вам будет угодно; мне все равно.
— Выслушайте меня, это не долго.
— Пожалуй.
— Вы знаете Канаду?
— Я живу здесь более двадцати лет и знаю вдоль и поперек не только Канаду, но и Луизиану.
— Прекрасно; вы, вероятно, слыхали о некоем Шарле Лебо?..
— Парижском адвокате, довольно долгое время бывшем секретарем г-на Дореля.
— Да, о нем; что он делает теперь?
— Не знаю, я уже давно потерял его из виду.
— Как это?
— Вследствие дуэли с одним флотским офицером, имя которого я забыл, губернатор колонии приказал его арестовать; он бежал и с тех пор не появлялся более; известно только, что он бежал в саванны.
— Он, может быть, умер?
— Не думаю; я встречался с ним несколько раз на земле краснокожих, но очень может быть, что он уже убит в какой-нибудь схватке с индейцами.
— Разве нет возможности узнать что-нибудь о нем?
— Напротив, это очень легко, понадобится месяц, чтобы узнать, жив он или нет. А если он жив?..
— То его надо убить.
— Очень хорошо, перейдем к другим.
— В окрестностях Трех Рек, в двух выстрелах оттуда, есть дача, называемая Бельвю.
— Прелестный дом, принадлежащий Меренвилю, одному из самых богатых плантаторов Канады и Луизианы.
— Это возможно; мне нет дела до его состояния; но в руках господ Меренвиль находится ужасная тайна, которую мне необходимо отнять во что бы то ни стало…
— Без сомнения, это возможно, убив их, — глухим голосом сказал Матье.
В несколько минут этот человек вдруг совершенно изменился; крупные капли холодного пота выступили у него на висках, им овладело ужасное волнение; но он с неимоверным усилием подавлял его и старался сохранить беззаботный вид, который имел в минуту своего прихода.