Сверхдержава
Шрифт:
Два столбика на экране почти сравниваются. Желтый – нашего кандидата. И синий – их кандидата. «Обработано пять процентов бюллетеней, – говорит усатый ведущий ночного шоу. – Как видите, ситуация напряженная. Кандидаты идут практически на равных. Но напоминаю нашим зрителям, что эти данные получены в основном из районов дальнего Востока, где традиционно высок процент протестного электората. И как результаты изменятся в течение ближайших часов, не берется предсказать никто из присутствующих у нас в зале политических аналитиков».
Рука Краева шарит по карманам в поисках сигарет.
– И двадцать процентов украсть могут, – сипит он, задыхаясь от нехватки никотина. – Могут, сволочи.
– Спокойно. – Тяжелая рука опускается на его плечо. Генерал Сергеичев протягивает Краеву сигарету, щелкает зажигалкой. – Не дергайся, Коля. Ты свою работу сделал. Мы тоже кое-что подготовили, не зря старались. Сиди, Коля, кури. И смотри, что дальше будет.
Что не нравилось Николаю – то, что он не знал всего. В самой верхушке их предвыборной команды было около десяти человек. Каждый отвечал за свою работу, и никто не знал всего. Все знал только Илья Георгиевич Жуков. Интересно, что знает этот хитрый Давила? Краев смотрит на Давилу – тот улыбается, как резиновый клоун, ходит туда-сюда, топочет подобно слону, руки сцеплены за спиной.
Все они сидят в огромном бункере, погруженном под землю на двадцать метров. Вся команда. Краева привезли сюда только вчера, а писатель, говорят, прячется здесь весь последний месяц. В зале чисто, просторно, модерновая отделка под евроремонт. Но уюта нет. Телевизоры не дают расслабиться, пульсируют источниками нервирующего напряжения. Здесь какой-то военный объект – может быть, бывшая шахта для ракет. Здесь команда Давилы укрывается от враждебного окружающего мира. В этом бункере их трудно достать. Да и поздно уже доставать – раньше надо было. Хотя неприятностей было предостаточно: три покушения на кандидата в президенты, пятеро убитых охранников, развороченная взрывом машина. У кандидата нет серьезных ранений, только осколками стекла посекло лицо. Крупным планом – алая кровь, текущая по лбу, внимательные серые глаза, писатель стоит на коленях около раненого охранника, перевязывает ему руку бинтом, бинт тут же пропитывается кровью. Надпись: "МЫ ВОССТАНОВИМ ПОРЯДОК!" Рост популярности – еще на двенадцать процентов. Были ли эти покушения настоящими, не инсценированными?
– Илья! – Краев манит пальцем Давилу, подзывает его к себе. – Слушай, Илья, – говорит он шепотом. – Честно скажи, эти покушения на нашего писателя… Они настоящими были?
Улыбка стекает по щекам Жукова, превращается в брезгливо выпяченные толстые губы. Жуков снимает очки, протирает их галстуком. Снова надевает их и втыкает в Краева сверла ледяных глаз.
– Подонский вопрос. Я вообще могу на него не отвечать, но отвечу. Да, настоящие. И еще два покушения были, о которых никто не знает. А ты, Краев, в следующий раз пораскинь мозгами, прежде чем задавать подонские вопросы. Это для тебя все легко – электорат, рейтинг, процент туда, десять процентов сюда… Посмотрим еще, как ты свою работу выполнил, какой результат будет. А мой результат – вот он. Жив человек. До сих пор не могу понять, как нам удалось в живых его сохранить…
Жуков показывает пальцем туда, где на большом кожаном диване спит писатель, подложив под голову пачку газет. Он единственный в этом зале, кто кажется, не имеет отношения к происходящей свистопляске. Он единственный не переживает. Он просто спит.
Иногда Краеву казалось, что у писателя вообще нет нервов. Что он – идеальный думающий механизм, сделанный из самой прочной стали, обтянутый человеческой кожей и загримированный под гуманоида. Но это было вовсе не так. За внешним хладнокровием писателя пряталась далеко не холодная душа. Краев почувствовал душу этого человека, когда работал с ним над книжкой. Книги удавались, проект, задуманный Краевым в горячечном безделье, казавшийся почти неосуществимым, обрастал плотью – настолько живой, что иногда Краеву становилось страшно. Он привык держать под контролем деяния рук своих, но книги эти жили уже собственной жизнью, требовали от создателей своих большего, чем привычная сноровка в изготовлении интеллектуального продукта. Смог бы Краев сам написать
Краев вспомнил и конец той бессонной ночи – туманный из-за немереного количества выпитой для успокоения водки. Момент, когда ясно стало уже, что их кандидат, их писатель стабильно опережает другого на пять процентов, и вряд ли что-то изменит это соотношение. Как кричал "Ура!" крючконосый Бессонов и поливал шампанским писателя, не желающего просыпаться. Как генерал Сергеичев плясал вприсядку, брыкал крепкими ногами, и его обтягивающие брюки с лампасами трещали по швам. Как Давила орал в телевизор: "Что, получили?! Вот вам! Вот!!!", и показывал усатому телекомментатору совершенно неприличные жесты. Как какая-то бабенка, которую Краев едва знал, плюхнулась на его колени крепким задком и целовала его взасос. Все это было, было – подобно эйфории, которую испытывает человек в начале затяжного прыжка. Человек летит, расставив руки, он выше всего мира, он закрывает своей тенью поля и города. Он еще не знает, что его парашют не откроется.
В дверь уже не просто стучали. В дверь ломились. Краев сидел за диваном в душной ночной темноте, прижимал к груди трубку онемевшего телефона. Он оцепенел. "Меня нет дома, – думал он. – Меня нет дома, нет, нет, и быть не может!" Страх сковал его движения и мысли.
Грохот. Дверь в прихожей слетела с петель. Топот сапог, чертыхание. Кто-то споткнулся о стул.
– Краев, где ты? Николай! Я знаю, что ты здесь!
"Раз два три четыре пять я иду искать. Кто не спрятался я не виноват. Меня нет нет нет. Меня не найдут".
Фонарик высветил макушку человека, спрятавшегося за диваном.
– Он тут!
Грузная поступь шагов, знакомое пыхтение.
– Вылезай, – сказал Давила. – Хватит валять дурака, Коля. Еле нашел тебя, идиота такого. Вылезай, поехали.
– В тюрьму?
– Ты что, совершил преступление?
– Совершил. Все мы совершили преступление.
– Кончай свои дурацкие шутки. Нас ждут, поехали.
На лестничной клетке находилось несколько автоматчиков. Там же стоял сосед – бывший мент, держал в руках свечку.
– Так это вы – тот самый Николай Краев! – воскликнул он, сияя от счастья. – Я не знал. Спасибо вам огромное, Николай!
И протянул руку.
Спасибо? За что?
Бронированный автомобиль несся по ночному городу. Давила и Краев были отделены от водителя и автоматчиков толстым стеклом, усиленным стальной сеткой.
– Классная машина, – сказал Давила. – Кумулятивным зарядом не прошибешь. Мы конфисковали ее у одного из повстанцев. Бандюга… У них там такое в арсенале! Но ничего. У нас и покруче штучки есть. Мы их вздрючим так, что мало не покажется!
– Что вы делаете? Это же настоящая гражданская война!
– Не война, просто наведение порядка.
– Вы со всей страной воевать собираетесь?
– Не "вы", а "мы"! – с нажимом произнес Жуков. – Ты – один из нас, не забывай! И вся страна за нас! Ты видел этого человека на лестнице? Он смотрел на тебя с обожанием. Знаешь, почему? Ему сказали, что ты помог выбрать президента.
– Зачем вы?.. Я же просил – чтобы никто об этом не знал! Никто не должен знать, что я работал с вами.