Свет в Коорди
Шрифт:
— Вот и сани, — оживился Пауль и поставил ногу на перекладину. — Может быть, мы на них еще лес повозим, а?
— Идем в дом, — потянула его Айно за рукав.. — В наш маленький домик, — засмеялась она.
Они вступили на порог. Дверь из маленьких сеней открывалась прямо в комнату. Комната была одна. В ней стоял очаг с черной, задымленной топкой. На полу перед окном белел сугроб снега, — занесло в разбитую раму. Айно бросилась к плите.
— Самое главное, чтоб не дымила, — озабоченно сказала она, отыскивая и выдвигая задвижки. В руках Айно появился клок соломы; она зажгла его и сунула в плиту. Синеватый дымок
— Ничего, разгорится — лучше будет, — успокоил Пауль, заметив огорчение на лице Айно. — Может быть, кирпич в дымоходе. Это пустяки поправить.
Он прошел широкими шагами вдоль задымленных стен, — пять шагов в ширину, семь в длину, — половицы заскрипели под ногами. Записал что-то в блокноте, вынутом из кармана.
— Пол… — коротко сказал он. — Пол перебрать надо. Мне бы пять-шесть досок двухдюймовых… Стены обобьем папкой, — тепло и светло. Ты увидишь… Мы на войне даже в земле в три дня такие квартиры устраивали, что загляденье… А тут стены есть и потолок.
Он с удовлетворенным видом уселся прямо на полу и стал закуривать. Айно подошла к нему.
— Пауль, но у нас нет даже стола и стульев, — тихо сказала она. — Я не знаю, как это все будет?
Посмотрев на ее лицо, он расхохотался.
— Мы что-нибудь придумаем… — многозначительно сказал он. — Я поеду в город и отыщу Йоханнеса Уусталу. Ты не знаешь Йоханнеса Уусталу? Это великий строитель; он меня научил держать в руках топор и рубанок. У него и сейчас мой инструмент кой-какой лежит. Если я его найду, все будет хорошо…
Айно вздохнула.
— Что? — спросил он озадаченно.
— Ничего, — покраснев слегка, сказала она. — Сааму говорит, что с милым и соленая салака сладка. Но…
— Но белый хлеб лучше, — подсказал он, улыбаясь.
— Нет, не то… Чтоб поселиться в этом доме, надо разжечь огонь в плите, а чтобы вырастить хлеб, нужно много. Кто нам поможет? Мой отец не поможет нам…
— Да, конечно… — сурово сказал Пауль, встал и выглянул в окно.
— Наша помощь — здесь, — сказал он.
Айно, подойдя к нему, ничего не увидела, кроме голых полей, покрытых снегом, — поля вплоть до леса.
— Вот это и есть помощь, — сказал он, взволнованно улыбаясь. — Земля. Кто нам дал ее, тот поможет и дальше.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Январь тысяча девятьсот сорок шестого года пришел с оттепелью и влажными теплыми ветрами с моря. Потом ударил мороз, густо выпал снег, покрыл леса и поля, и установились солнечные, морозные дни.
Хутора деревни Коорди у лесных опушек стояли тихие и заснеженные; совсем такие, как изображали их когда-то на рождественских открытках пятсовских [7] времен: синяя сонная ночь над снежными крышами хуторов, приткнувшихся к темным елям; уютно и безмятежно светятся огоньки в окнах, узкие снежные дороги ведут к хуторам.
7
К. Пятс — президент буржуазной Эстонии.
Внутри этих хуторов жизнь теперь текла не такая уж сонная.
Новая жизнь, со всеми ее бурными хлопотами, входила в тихие хутора,
Пока Янсон шумел у телефона, Петер Татрик, коротконогий, мешковатый крестьянин в меховой финке, надвинутой на глаза, спотыкаясь по сугробам, пробирался на отдаленный хутор Мейстерсона и в крепких выражениях поминал Янсона, который до сих пор никак не удосужится выделить ему в помощь другого сельского уполномоченного. Где это видано, чтоб на одного приходилось шестнадцать хуторов, к тому же далеко расположенных друг от друга? Сам же говорит, что норма только десять…
Рвался на цепи и лаял пес.
Мейстерсон, высокий, жилистый крестьянин с лысиной, с очками на длинном птичьем носу, открывал дверь на кухню, где пахло теплым хлебом и молоком и хозяйка чесала шерсть на ручных кардах.
— Ну, что скажешь? — спрашивал Мейстерсон после обмена мнений о погоде.
— Все то же, — ласково говорил Татрик. — Завтра воскресник по вывозке. Вам восемьдесят кубометров вывозить, а вы еще и половины не вывезли.
— А я завтра думал ехать в город на базар, — откровенно вздыхал Мейстерсон, — поросят продавать.
— Можно подумать, без нашего Яана не обойдется, — вмешивалась хозяйка.
— Значит, не обойдутся, — отвечал Татрик, обтирая громадным платком запотевший лоб. — У Янсона второй день уполномоченный из уезда сидит. И машина на дворе стоит. Зря бы он не приехал, я думаю. Правда ведь?
— И куда это лес идет только? — бормотал Мейстерсон.
— Нужен… Немцы половину Таллина разрушили, Тарту, Нарву. Не оставлять же так… — резонно разводил руками Татрик. — Да и вон, говорят, в Кохтла-Ярви на сланцах заводы строят, город целый. Разве туда леса мало нужно?
— А я хотел на ярмарку, — задумчиво почесывал нос Мейстерсон, — поросята в самый раз подросли.
— Нет, Мейстерсон, уж как хочешь, а завтра на воскресник. Уж ты не отговаривайся. Понимаешь, и меня и власть обидишь отказом…
Татрик с достоинством выпятил крутую грудь под расстегнутым бараньим полушубком. Мейстерсон искоса задумчиво посмотрел на значок сельского уполномоченного, прикрепленный к отвороту пиджака его. Татрик не плохой мужик, добродушный человек; Мейстерсон его знал как облупленного, — такой же мужик, как и он сам, и вдруг — власть… Татрика, как одного из соседей, он мог бы, вообще-то говоря, послать к чертям. Но вот советская власть — это было уже другое дело. С ней он ссориться не хотел. С какой стати! Кто же ему в сороковом году скостил земельные долги, кто пять гектаров земли прирезал? Опять-таки удобрения получил в этом году, семена думает менять на сортовые…
— Может, не ехать на ярмарку? — вопросительно обратился он к жене. — Как думаешь, Сальме?
Сальме не ответила, зная, что муж спрашивает больше для формы и все равно решит по-своему.
— Даже те едут, кто и не обязан, — вспомнил Татрик. — С хутора Яагу все едут: Маасалу, Тааксалу и Семидор.
— Ну, быть так… — хлопал Мейстерсон ладонями по коленкам. — Мой конь не хуже, чем лошади на хуторе Яагу….
И Татрик, распростившись, заснеженными тропинками брел к другому хутору.