Таксопарк
Шрифт:
Вохте стало жаль себя. Обида томила душу так, что и не вздохнуть полной грудью.
— Гамлет Арутюнович, вы придете на мои похороны?
— Приду.
— Спасибо.
Сагателов оставил табурет и потянулся к графинчику. Приподнял, встряхнул. Кажется, еще что-то оставалось, можно выжать.
— Я больше не хочу, — произнес Вохта.
— Тогда иди домой. Я спать буду.
— Хорошо.
Вохта поднялся, придерживая вялыми пальцами край стола. Постоял, придавая телу устойчивость и, отодвинув стул, направился к двери.
— Я майор бронетанковых войск в отставке.
— Знаю, — согласился Сагателов.
— Я родился в Перми. Три курса института закончил. Потом война…
— Знаю. Иди домой.
— У меня жена Вера Семеновна. В типографии работает, сменный мастер. Двое детей. Шурик и Степан. Шурик женат. Внуку моему уже четырнадцать.
— Знаю… Слушай, здесь мой дом. Здесь не отдел кадров.
Сагателов сжал кулаками виски и смотрел на разворошенный стол. Вохта привалился спиной к дверному косяку. Толстые стекла очков отражали слабый свет, падающий из прихожей.
— Я честный человек, Гамлет Арутюнович… Но я не такой, как этот упрямый старик Шкляр. Я стараюсь ладить с людьми.
— Иди спать, поздно. На работу завтра.
— Ухожу, ухожу. Я честный человек.
— Хватит! «Честный, честный»… Можно подумать — кругом жулики, один ты честный.
— Все! Ухожу! — Вохта плотнее прижался к косяку. — А думаете, мне легко? Ему легко, это верно. Он дуболом. А мне?
— Ты честный. Но крутишься, да?
— Совершенно правильно, — кивнул Вохта. — Эх, Гамлет, мне бы власть. Я бы такого наворотил. Правда, годы не те. Но все равно успел бы, успел.
— Ладно. Садись за стол. Поужинаем.
— Нет. Я иду домой. Вера Семеновна ждет. Жена. Я ей говорю: «Зачем тебе работать? Моя пенсия, зарплата. Мало тебе? Сколько можно работать?»
— Садись за стол. Или уходи. Одно из двух, — проговорил Сагателов.
— Лучше пойду.
Вохта нахлобучил шапку, обмотал вокруг шеи шарф и влез в пальто…
— Не понимаю, — проговорил задумчиво Сагателов. — Купил себе машину. Зачем? Куда мне спешить, куда торопиться? Работа через улицу, магазины рядом. Телевизор цветной… Продам, клянусь, продам. Найди мне покупателя, а? Клянусь, продам! Всю жизнь я должен работать на ее племянников? На этих лодырей, да?
Сагателов снизил голос и метнул тревожный взгляд на стену, отделяющую комнату от спальни. Переждал. Кажется, пронесло. Сагателов облегченно вздохнул и перевел взгляд в сторону гостя, но Вохты уже не было, ушел.
Сквозь разряды и шорохи пробивался Алеша Никитенко с очередным заказом. Разговоры неслужебного характера по рации были категорически запрещены. Но Алеша не мог удержаться:
—
— Пока вот выпустили. Заказы есть? Прием!
— Организуем, Валера, организуем… В Рыбачий поселок махнешь. Туда-обратно сто пятьдесят километров. Прием!
— Согласен. Прием!
— Записывай. Рыбачий поселок. Улица Адмирала Ушакова, 5. Лобанов. Заказ на шестнадцать тридцать. Рассчитывай сам. Прием!
— Рыбачий поселок. Адмирала Ушакова, 5. Лобанов. Спасибо, Алеша.
Валера положил трубку, спрятал бумажку с записью и посмотрел на часы. Только два часа, до поселка, ходу немногим больше часа. Удача — половина плана, считай, в кармане… Он никогда не встречался с этим Алешей Никитенко, а казалось, что знаком с ним всю жизнь…
Валера решил заехать к бабушке Вере, пообедать, давно обещал повидаться со стариками, да все времени не было. Бабушка Вера с дедом жили в трех кварталах отсюда. Валера и не помнил, когда был у них в последний раз, во всяком случае, дом, что строился напротив, уже глазел на улицу окнами в разноцветных занавесках, а во дворе выставила низкий заборчик детская площадка с каруселью и качалками. Даже некуда машину приткнуть, пришлось поставить на улице…
— Лерик? — удивилась бабушка. — Какими судьбами?
— Проезжал мимо. Думаю, надо повидаться. — Он поцеловал мягкую бабушкину щеку и, проходя следом в кухню, удивился про себя, какая же она стала маленькая. И этот халатик в крупный горошек…
— Такой гость как ясное солнышко.
— А дед где?
— В шашечный клуб отправился. Какой-то чемпион приехал. Все надо твоему деду.
— Молодец дед, не сдается.
— Зато я уже вся сдалась. Вчера давление подскочило, «неотложку» вызывали… Есть будешь?
И бабушка захлопотала. Поставила на газ белую кастрюлю. На вторую конфорку — латку. Любила она кормить своих внуков, хоть и обижали ее, редко навещали, только что по телефону переговаривались.
Валера смотрел на ее остренькое смуглое лицо, на худые высохшие пальцы. Чувство пьянящего довольства размягчало его тело: он здесь был свой человек, в точном звучании этого слова — свой. Дома он тоже был своим, но дома к этому он привык и не замечал. А здесь, у бабушки, понятие своего человека было конкретным, привязанным к определенному отрезку времени. И поэтому казалось острым и почти физически ощутимым…
— А где Пал Палыч?
— В комнате где-нибудь. Дед вчера специально представление устроил: царапает ногтями по полу. А Пал Палыч и ухом не ведет. Сидит урчит, как троллейбус. Дед аж извелся…
Валера представил, как дед провоцирует кота, и засмеялся. И бабушка засмеялась. Носик ее морщился, собирая тоненькие милые морщинки, прядь седых волос упала на глаза, и она отвела их таким знакомым добрым жестом худенькой руки.
— Скажи мне, Лерик, почему ты пошел работать в такси?