Танцуя в огне
Шрифт:
Пока промывала волосы шампунем с очень резким свежим запахом, пока намыливала тело руками — мочалки она не нашла — соображала, как бы потактичнее отказаться от предложения. Потому что согласиться на подозрительную авантюру в два часа ночи в немного неадекватном состоянии и согласиться на нее с утра, на трезвую и расчетливую голову, — две большие разницы.
Антон пристал к ней, как репей, с новым номером! Танго — и чтобы непременно с Гулей. С королевой, ну-ну. Как будто сто раз не танцевали вместе на площадке четыре года назад. Обтанцевался
Обычно на таких выступлениях — еще неумелых и непродуманных — Гуля находилась в одной части площадки с горящими веерами или веревками, а Антон крутил кометы — огромные пои, похожие в деле на ярчайшие световые шары — в другой ее части. Потом они менялись местами. Взаимодействия у них почти никогда не было, вот это — правда. Женька не парился по поводу композиции номеров и хореографии. Вышли, поработали с огнем, ушли. Поклонились, все похлопали, фаерщики получили деньги.
Как же отказаться-то, а?
Гуля выключила воду и тут же услышала музыку. Пока она мылась, приехал Антон.
Вытершись и просушив полотенцем волосы, принялась одеваться. Хорошо хоть с одеждой в душ зашла, повесила на дверной крючок, прежде чем шагнуть в душевую кабину. Не забыла захватить с собой сумочку: там большая косметичка со всем необходимым.
Если бы Гуля не уволилась вчера, сегодня она сидела бы в это время на работе и исподтишка наводила красоту. Теперь, повернувшись к зеркалу, Гуля красилась в Антоновском душе.
Зеркало помогло ей заметить фен: он висел на гвоздике, и его отражение Гуля заметила сразу. Высушив волосы, расчесавшись и заплетя волосы в косичку, наконец осмелилась открыть задвижку душевой и выйти из нее.
В танцевальном зале играла медленная плавная музыка. Антон стоял в центре зала и делал разминку. Гуля понимающе хмыкнула: вот что значит фанатик. Скрестив руки на груди, замерла в этой позе в дверях, наблюдая, как Антон наклоняется до пола и, слегка согнув колени, очень медленно разгибается. Гуля говорила в таких случаях девочкам (движение распространенное и полезнейшее, она сама использовала его каждую занятие по восточным танцам): «Поднимаемся позвонок за позвонком». Что сейчас и делал Антон, не торопясь, поднимая корпус наверх.
Гуля, расцепив руки, шагнула в зал.
— Привет, — обратился к ней Антон, заметив ее в зеркале, — как спалось?
— Замечательно, спасибо, — Гуля готовилась слинять как можно быстрее. Находиться рядом с улыбающимся бодрым Антошкой — это для нее слишком. Она начинала волноваться.
Вчера Гуле было как-то все равно на его несравненный видок в майке в обтяжечку — слишком много всего случилось. Сегодня же, выспавшись, Гуля постановила: не случилось ничего особенного. Из дома ушла сама, по своему капризу, а ситуация с тетей Лилей и дядей Расимом неприятна, конечно, но не так уж и повлияет на ее жизнь. Все-таки дядя Расим к ней ни разу не пристал, а слова тети Лили ничего не значат, и Гуле они не
Но как только разобралась со всеми внутренними переживаниями, осталась одна большая проблема: Антон, к которому она уже давно неровно дышит.
Он включит музыку, и чувственное танго наполнит класс. Что, Гуля не слышала никогда, под какую музыку танцуют танго? Слышала, и не раз.
Этому фанатику — счастье: он добился наконец от Гули чего-то там, а что самой Гуле? Волнение усиливалось.
«Линять отсюда надо, линять… Мне переживаний и без Антошки хватает. С отцом непонятки, да и вообще — со всей жизнью. Еще из-за этого придурка я не плакала, и из-за его дурацких танцев!»
— Антон, я…
— Гуль, как насчет завтрака? Я от бабушки пирожков с картошкой привез. Конечно, не очень полезный завтрак, но бабуля с утра напекла целую гору. Позвонила мне, я уже у нее позавтракал, и тебе прихватил. Кушай. После начнем в полножки танцевать. Разбираем танец сегодня недолго, мне еще готовиться к выступлению, репетицию провести…
Гуля остолбенела и сразу не смогла подобрать нужные слова.
— Пирожки? Да ладно, Антон, не стоило!
— Иди, ещь! Они в тренерской на столе. Ставь чайник. А я пока разомнусь.
Гуля ушла в тренерскую, ощущая, что идет она туда через силу.
На столе лежал какой-то куль с одеждой. Гуля долго не понимала, что это, пока не догадалась развернуть. Антошкина бабушка завернула пакет с пирожками в старую кофту, чтобы не остыли.
Так же делала и бабушка Гули много лет назад.
Гуля почувствовала, как в глазах начало щипать. О ней никто не заботился с тех пор, как умерла мама. Считалось, что Гуле шестнадцать, она уже взрослая. Даже добросердечная тетя Камилла ей говорила, и не раз: «Гуля, запомни: теперь ты отвечаешь за отца, и ты — глава семьи. Заботься о нем!» Гуля заботилась — как умела.
А для нее никто не пек пирожков…
«Антошка мог сам нахомячиться у бабушки, и мне ничего не привезти. Он попросил бабушку…она даже завернула…».
Гуля осторожно потерла глаза, помня о туши, которой накрасила ресницы. Если заплачет и тушь потечет, вот будет номер! Ушла кушать пирожки, а вернулась зареванной!
Тошка просто хороший парень. Добрый, внимательный к людям, привыкший заботиться о своем коллективе. Не фантазируй, Гуля, пожалуйста, что пирожки — это не просто так, а какой-то намек! Намек на то, что Антон относится к тебе по-особому…
Гуля заварила чай, попробовала пирожки бабушки Антона. Классные!
Пока завтракала, слушала музыку, доносящуюся из зала, и думала о том, каково ей было четыре года испытывать к Антошке черную зависть. И каково четыре года зависти ни к кому не испытывать, а просто тренироваться, стремиться к чему-то, бороться, может, в чем-то ошибаться, но исправлять свои ошибки…
«А ведь он не знает, как я к нему отношусь. Думает, у меня характер вредный, и я постоянно злюсь…»
Такие мысли расстроили Гулю.