Танец убийц
Шрифт:
Он говорил по-немецки с венгерским акцентом. Королева предпочитала выписывать прислугу из-за границы, людей, работавших в аристократических домах Вены или Будапешта, потому что выучить серба до уровня приличного слуги было практически невозможным.
— Королева пребывает в своем будуаре. Не угодно ли господину капитану следовать за мной?
«Этот лакей, должно быть, здесь относительно недавно, — подумал Михаил, — иначе бы он знал, что мне не нужен проводник по лабиринту Старого Конака». Они прошли мимо расположенных на первом этаже служебных помещений, поднялись к вестибюлю, откуда начинались королевские покои. Отсюда вели три двустворчатые двери: одна в столовую, вторая в зал приемов и средняя в личные покои. Как обычно, в вестибюле был слышен запах
94
Слоеное тесто (фр.). (Примеч. перев.)
Лакей остановился перед будуаром, постучал, дождался от королевы приглашения войти — «Entrez!» — и громко объявил:
— Капитан Василович!
Михаил ощутил, как его тело стало холодным и тяжелым как камень. Это было мимолетное чувство, тут же исчезнувшее, как будто он умер и через секунду снова вернулся к жизни. Он как-то уже переживал подобное, но при совершенно других обстоятельствах, а именно во время сербо-болгарской войны, когда он впервые вел под огонь свой взвод. В какой-то момент Михаил поверил, что в него попала пуля, и он не может пошевелить ни одним членом. Следующее, о чем он помнил, это свист пуль над головой, когда он со своими людьми штурмовал вражеские укрепления.
Драга стояла посередине комнаты; она выглядела потерянной и, казалось, не находила себе места, как тот гость, что попал в сомнительное общество. Михаил вошел и сделал официальный поклон. Три персоны — королева, лакей и посетитель — застыли в безмолвии, словно актеры, забывшие свой текст. Королева пришла в себя и движением руки отпустила лакея.
— Я благодарю Вас, Мика, за то, что Вы пришли, — сказала она.
Он не был готов к тому, что его ласкательное имя она произнесет так легко.
— У меня не было выбора, мадам. Как я мог отказаться от приглашения, которое было передано вооруженным патрулем? — Он ожидал ответа, но она молчала. В нерешительности он спросил: — Что Вам угодно, мадам?
Она внимательно рассматривала его.
— Вы почти не изменились. Да, Вы выглядите даже еще моложе, чем при нашей последней встрече. В отличие от меня. Я постепенно разваливаюсь. Однако же я не провела трех лет в Швейцарии.
Из болтовни своих знакомых он знал и был готов к тому, что Драга постарела и утратила свою красоту; но это было не так. Волнение новой встречи с ним и тщательно наложенные румяна окрасили ее щеки, а цвет ее глаз менялся от смарагда до топаза, в зависимости от того, как падал свет от люстры. Конечно, она располнела, и намечался двойной подбородок, но над ее голосом годы оказались не властны — он звучал по-прежнему тепло и мелодично и придавал обычно твердым славянским согласным непринужденную мягкость. Ее голос всегда обладал огромной властью над ним. Когда она окликала: «Это ты, Мика?», едва только он поворачивал ключ в замке их домика, Михаила тут же охватывала волна страсти. С тех пор он никогда больше не возвращался так охотно в дом ни одной из своих возлюбленных.
Сейчас это волшебство вновь подействовало, но лишь на короткий момент, поскольку Михаил срочно напомнил себе, что
— Зачем Вы меня вызвали?
— Я слышала, что Вы назначены личным адъютантом короля. Должна признаться, это меня некоторым образом удивило.
— Меня тоже. И в удивлении я пребываю до сих пор.
— Это была идея генерала Петровича. Он знал, что Вы принадлежали к узкому кругу короля Милана, и думал, что Вы сможете как-нибудь способствовать примирению между королем и армией.
— Мне неизвестно, что есть необходимость в таком примирении.
Ее глаза сверкнули, как у кошки, готовящейся к прыжку.
— Бог мой, где же это Вы пропадали?
— В Швейцарии, мадам.
— Оставьте, наконец, эти бесконечные «мадам»!
Эта вспышка была как бы мостиком к прошлому. Ее гнев возникал всегда неожиданно, как залп из винтовки, и так же быстро угасал, не вызвав ни малейшего эха. На этот раз, однако, мрачное выражение на ее лице, скорее обиженное, чем сердитое, не сменилось мягкой улыбкой. Драга была близка к тому, чтобы заплакать.
— Как я могу называть Вас иначе, не допустив оскорбления королевского высочества? — спросил Михаил.
Она опустилась в кресло, обитое такой же розовой парчой, что и стены. На полу лежал обюссонский ковер [95] с вытканными на нем чудесными бутонами роз, — Михаил сейчас приметил. Во времена двоецарствия эта комната относилась к покоям молодого Александра; она выглядела скорее безвкусно, с креслами, обитыми домотканым полотном, и с меховыми шкурами на полу. Отец и сын, при их огромном доверии друг к другу, часто скрывались здесь от суеты Конака. Единственным предметом из того времени был внушительный портрет Милана, который в этой розовой комнате смотрелся довольно смешно. Да и самой Драге, как подумалось Михаилу, не шло это земляничное окружение, происходившее, казалось, из романтических мечтаний шестнадцатилетней барышни.
95
Обюссон — местность во Франции, славится своими коврами. (Примеч. перев.)
— Ах, Мика, — устало и едва слышно сказала она, — значит, и ты меня презираешь?
Такие слова из любых других уст он расценил бы как расчетливую попытку вызвать сочувствие, но ее голос, звучавший с таким отчаянием, глубоко тронул Михаила. Это был не легкомысленный кролик, беззаботно жующий салатный лист в клетке удава, — Михаил усматривал в Драге измученную душу, которая видела перед собой разинутую пасть чудовища.
— Я тебя не презираю, Драга, хотя, видит Бог, для этого было достаточно оснований.
— Почему? Потому что я тебя оставила? Но то, что было между нами, Мика, не имело никакого будущего. Скажи ты тогда только одно слово, хотя бы намекни, я и сегодня была бы с тобой. Ты это и сам знаешь, Мика, не так ли?
«Спаси нас Бог, — подумал Михаил, — мы не должны сейчас говорить о таких вещах».
— Если бы Вы, как я, были рядом с королем Миланом, когда он умирал в своей квартире в Вене…
— Он меня терпеть не мог!
— Не без веских на то причин. Сначала эта попытка покушения, для которой был нанят Кнезевич, потом приказ твоего супруга застрелить Милана, если он осмелится ступить на землю Сербии. И в обоих случаях это было твоих рук дело.
— Если бы так! Несчастье следовало одно за другим. Я больше не была собой, у меня вконец расстроились нервы. Что мне дали те три года, когда я была Сашиной возлюбленной? Дом на улице Короны, кое-что из украшений и весьма сомнительный титул официальной любовницы короля. Люди пресмыкались передо мной, а на самом деле презирали. Только не подумай, что я этого не знала! Мне уже было тридцать четыре — на какое будущее я могла рассчитывать, если бы Саша бросил меня? И тут он предлагает мне стать королевой. Только святая отказалась бы от этого или дура — я ни то ни другое.