Тайна дразнит разум
Шрифт:
Интересно отметить, дорогой читатель, в наше время бумеранги найдены в Европе, Африке. А судьба первого бумеранга России печальна: гнутую кость местные музейщики выбросили на помойку.
— Я скопировал бумеранг и после ряда бросков увидел наглядную траекторию диалектического закона: полет снаряда вперед — УТВЕРЖДЕНИЕ направления, вертикальный пируэт — ОТРИЦАНИЕ поступательного движения, а возвращение к ногам — ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ.
— О, наглядный образ триады! — восторгался гегельянец, а про себя думал: «Увы, чужим умом восторгаюсь…»
На улице ребята играли в рюхи. Удары палок
Музей занимал весь нижний этаж, экспонатов уйма. Шарф настроился мужественно выслушать длинную лекцию русского естествоиспытателя. Однако экскурсия началась оригинально: шамкнула дверь — и посетителя приняла таинственная комнатка. На единственном окне опущены жалюзи, пробитые тонким лучиком света.
После яркого солнца глаза гостя не сразу освоились с полутьмой, в которой тишина и спертый воздух окутали дремой человеческие черепа. Со всех сторон его гипнотизировали черные глазницы. То ли это древний римский колумбарий, то ли кладбищенская катакомба ранних христиан. А тихий грудной голос гипнотизера еще больше оттенял необычную мистическую обстановку:
— Ставни здесь не открываю: потемки настраивают на романтическое восприятие, — он шагнул к стеллажу, и длинный луч запутался в его бороде. — Мой отец изучал черепа петровской Кунсткамеры и опыт в этой области Палласа Вольфа, Бэра. Сам Рудольф Вирхов интересовался нашей коллекцией, особо этим редким экземпляром в двести четырнадцать миллиметров…
Палеонтолог взял с полки объемистый череп с зубастым оскалом и приглушенно продолжал:
— В этот миг чувствуешь себя Гамлетом: сам вид черепа располагает к философствованию. Неизбежность тления заставляет нас дорожить жизнью…
Фамилии немецкие, как бальзам, взбодрили доктора, но в то же время казалось, что коллекционер не случайно вспомнил Гамлета: датский принц был великим мастером на ловушки.
— Господин Курт Шарф, как думаете, можно приучить полушария мозга переключаться, работать посменно: левое бодрствует — правое спит, и наоборот?
— О, мозг — феномен!
Дипломат вспомнил о своей миссии и отметил разносторонность интересов русских интеллигентов. Он мысленно бросил упрек Вейцу: «Политика даже умных ослепляет».
Профессор Передольский распахнул дверь светлой комнаты с предметами каменного века. Немец переступил порог и замер: опять сюрприз. У входа воин в ратном одеянии встретил гостя занесенной кривой саблей. Чучело стеклянными глазами охраняет фанерные щиты с кремневыми молотками, топорами, наконечниками. На полу, меж бивнями мамонта, грубые глиняные горшки в белых реставрационных швах. Гегельянец искал изогнутую кость:
— Можно бумеранг сфотографировать? Где он?
— На чердаке, — вскинул руку хозяин и помрачнел. — Пока наука не установит подлинного назначения находки, я, простите, не выставляю…
Русский коллега широким жестом пригласил гостя в соседнее помещение, где стены излучали краски старинных
— Знаменитое новгородское письмо! Богоматерь-то… новгородка! А эта икона псковского мастера — образ с золотыми блестками по фону…
Он облюбовал лик святого с вдумчивыми глазами:
— Видите, два слоя. Калугин говорит: «Древний — чистый, яркий, утверждает новгородскую живопись. Затем былую прелесть отвергли, а теперь реставратор, отрицая позднюю мазню, вернул ей первозданность, но на новой основе: сейчас икона не предмет культа, не чудотворная, а музейная редкость, древний шедевр».
«Калугин, отсутствуя, присутствует», — осознал гегельянец.
Звякнули ключи. Гид отомкнул святая святых — хранилище редчайших документов. Небольшую каморку с застекленными витринами освещало окно, узелененное садовой листвой. В узкую форточку влетела голубая бабочка. Она закружилась над хозяином, который на широкой ладони держал бересту со следами выдавленных букв.
Теперь всему миру известно, что берестяные грамоты прославили Новгород в середине нашего века. Однако великие открытия имеют свою предысторию. Еще в царское время на берегу Волхова обнаружили старинное захоронение — чета покойников была завернута в бересту. Старший Передольский взял черепа и бересту. На ней острием были выведены слова молитвы.
(Дорогой читатель, возьмите занимательную книгу «Я послал тебе бересту». Автор, известный археолог В. Янин, привел показание старожила, который видел в музее Передольского письмо на бересте. Видел эту бересту и я, но, как и все тогда, не придал тому должного значения.)
Немца больше заинтересовала берестяная книга, привезенная хозяином из Сибири. А дольше всего интурист рассматривал автографы Миклухо-Маклая, Козлова, Рахманинова и секретку «Н. Ф.».
(Дорогой читатель, первое сообщение о секретке появилось за моей подписью в журнале «Ленинград» (1941, № 7) под названием «Тайна тысячелетия», и с тех пор ни одного опровержения.)
Гостеприимный хозяин пригласил Шарфа к самовару, однако интурист спешил в Музей революции:
— Я строго по графику живу, дорогой коллега.
Передольский вышел проводить гостя на улицу, где ребята все еще играли в городки, и неожиданно открылся душой:
— Мечтаю, давно мечтаю о городе-музее! — говорил коллекционер вдохновенно. — Пусть гласит реклама, открытка: «Все на Волхов, все в Новгород!» И тогда пароходы, поезда переполнены. Тысячи в день! С утра до вечера экскурсии: на ушкуях в Ильмень — парус, ветер! На курган — зелень, песня! Подъем на башню — пушка, солнце. Всюду польза, всюду отдых. Ожил город. Манят спортплощадка, тир и пляж. Шумит базар, кипит торговля. В полдень — залп! Гудит, зовет колокол: «На лекцию, на лекцию!»
Его бодрый баритон гудел призывно:
— В Грановитой — пленум Академии. В Софии — гусли, хор, музыка! На Вечевой — кино: ушкуйники покоряют Север, Александр Невский штурмует Копорье. Показывают наших героев. А в парке пляски, и всюду радио. Опять гремит Великий!..
Обжигая немца словами, мечтатель указал в сторону Софии:
— Новгород — колыбель Русской державы, родина великого русского языка и школа борьбы за вольность. В честь первого бунтаря на Руси я сына назвал Вадимом…