Тайна серебряной вазы
Шрифт:
Дверь открылась, и на пороге появился маленький монашек лет десяти, его веснушчатое лицо обрамляли золотые кудри. Он улыбнулся, скользнул быстрым взглядом по Муре, поклонился отцу Авелю. Тот перекрестил его и потрепал по золотой головке. Пройдя по коридору, они попали в светлую комнату – с кроватью и деревянной люлькой, подвешенной на деревянных лакированных распорках, с круглым столом посередине. Вдоль стен стояли шкафчики, буфет и комод. В правом углу под иконой Божьей матери теплилась лампадка. В раскрытое окно вливался теплый майский воздух, насыщенный ароматами весеннего разнотравья и цветущих деревьев.
Мура,
У окна сидела приятная женщина средних лет, одетая в темное платье с глухим воротом, ее голову покрывал белый платок. На руках она держала ребенка. Крохотными нежными пальчиками он перебирал янтарные четки на ее груди, и время от времени пробовал на вкус бусинки.
– Зубки начинают резаться. – Женщина улыбнулась и погладила ребенка по головке с негустыми черными волнистыми волосиками. – Но спит пока спокойно, не плачет.
Она взглянула на Муру, не сводившую глаз с малыша.
– Воистину чадо – чудо Божие, – глаза женщины светились любовью, – благословите нас, отец Авель.
Ребенок вынул из ротика четки и, выгнув спинку, поднял темные вопрошающие глазки на отца Авеля, затем на Муру. Она почувствовала, что по ее спине пробегает озноб, – ребенок смотрел серьезно и испытующе, взгляд казался осмысленным и значительным. Как будто он знал что-то такое, чего не знала Мура.
Она опустила взгляд и прошептала стоящему рядом отцу Авелю:
– Неужели это Он?
Вместо ответа отец Авель перекрестил ребенка, погладил по головке. Потом опустился на колено и взял в свою ладонь его маленькую ручку, все еще не выпускающую четки. Он осторожно поднес детскую ручку к губам и поцеловал ее. Мура видела, как внимательно следящий за движениями монаха ребенок едва заметно улыбнулся беззубым ротиком.
– Могу ли я узнать имя этого ангела? – нерешительно спросила Мура.
– При крещении Тимофеем нарекли, – отозвалась женщина.
– Чудное имя, – сказала в задумчивости Мура, – если у меня когда-нибудь будет сын, тоже назову его Тимофеем.
– Простите, сестра Марфа, что потревожили, – отец Авель поднялся с колен, – сморился ребеночек-то, почивать ему пора. Я навещу вас завтра.
Он повернулся к стоящему позади монашку.
– Что, братец Савватий, веди нас из светелки на волю.
Через минуту они вышли на крылечко, а с него ступили на землю. Сквозь буйные заросли сирени по едва заметной тропке выбрались на безлюдную дорожку.
– Отец Авель, – не выдержала молчания Мура, – сестра Марфа ведь не княгиня?
– Сестра Марфа – кормилица, крестная мать младенца, ее попечению поручено чадо, чудом спасенное... Княгиня узнала о судьбе своего сына в канун отъезда в Ярославскую губернию. И ради безопасности своего ребенка остается вдали от него – это ее судьба. Но когда-нибудь она отправится в паломничество по монастырям, среди них будет и Благозерский.
– Вы вернули его к жизни, – Мура испытывала восторг и изумление. – Но как? Ведь он не подавал никаких признаков жизни. Доктор Коровкин его осматривал.
– Да, сердце ребенка не билось. Дыхания не было. Температура тела была 13,7 по Цельсию. Григорий очень переживал. Когда он услышал звуки шагов и голоса за углом, он положил ребенка в пустую колыбель в витрине,
– Нет, – сокрушенно вздохнула Мура, – и доктор не знал. Отец Авель, прошу вас, не торопитесь. А что же случилось со свитком из тайника? Почему же его перестали искать?
– Неужели вы не догадываетесь? – спросил, сбавляя шаг, библиотекарь. – Потому что они его нашли.
Мура остановилась, пытаясь понять услышанное.
– Вы изготовили копию? Но как?
– Во всем мире есть только несколько человек, которые могут отличить настоящую тугру от поддельной. Знаете, что такое тугра?.. Это особый рисунок, в нем много секретов, не видимых простым глазом. Они и позволяют отличать подлинный документ от поддельного. Я несу послушание в библиотеке, в древлехранилище и знаю, как выглядят древние бумаги.
– Вы все предусмотрели, – неожиданно горделиво, как будто здесь были и ее заслуги, произнесла Мура, – даже древние пергамены. Они, наверное, есть и в тайниках вашего подворья в Петербурге?
Она засмеялась, и на мгновение монах остановился, как бы заново рассматривая стоящее перед ним создание.
– И Фрейберг был прав, – продолжала смеяться Мура, с наслаждением вдыхая благословенный воздух цветущего острова, – он сказал, что ваш враг Пановский будет обманут.
– Фрейберг? Он интересовался делом князя Ордынского? – усмехнулся отец Авель, и Мура в какой-то момент за монашеской внешностью собеседника ясно различила того самого архитектора Андрея Григорьевича, с которым беседовала на выставке в Академии художеств.
– Так, любительски. Как занимательной интеллектуальной головоломкой. Но признался, что впервые в жизни потерпел поражение.
– Правильно, – кивнул отец Авель. – Так и должно быть. Расследовать-то ему было нечего. Никакого преступления там и не случилось.
Как ни затягивала Мура разговор с отцом Авелем, но наступил момент, когда поблескивающая песчаная дорожка привела их к застекленному крыльцу игуменских покоев и Мура вновь оказалась в помещении, украшенном картинами художников-передвижников. За столом сидели игумен Гавриил, отец Лукиан и доктор Коровкин. Перед ними лежали охапки травы и какие-то листья и цветы.
– А вот и наша пропавшая гостья, – приветствовал Муру, вставая со стула, игумен, – не оправдывайтесь, в нашей библиотеке можно забыть о времени.
Мура наклонилась к руке игумена и с благодарностью приложилась к ней губами.
– Земля благозерская – чудесная, благодатная. – Отец Гавриил повернулся к доктору, переставшему перебирать травы и цветы. – Мы ведем переписку с Ботаническим садом, выписываем редкие растения со всех концов земли. Есть у нас и такие, что совершенно забыты современной медициной, но не сравнимые с пилюлями по своим целительным свойствам. А какие у нас сады! Наши яблочки золотыми медалями на выставках увенчаны. Верно я говорю, брат Лукиан? Хоть и грех – хвастовство, но не своими трудами хвалюсь, а трудами братии нашей. – Он поправил тяжелый крест на груди. – Скоро возвестят вечернюю трапезу, а я вас задержал. Ничего, у вас есть еще три дня. А отец Лукиан составит вам гербарий с подробными записями. Все польза будет от гостеванья.