Тайные культы древних. Религии мистерий
Шрифт:
УСПЕХ МИСТЕРИЙ
Такое поразительное явление, как быстрое распространение и стойкость мистерий, можно объяснить только тем, что они были приспособлены к нуждам своего времени. Они предлагали массам и многим образованным людям то, что не могли дать ни греческая этика, ни греческая философия, – что-то такое, чего требует природа человека, но чего не хватает в государственных религиях. Если бы Армия спасения, Y.M.C.A. и масонские братства смогли отобрать престиж у исторических церквей и церковных учреждений англоговорящего мира и перетянуть к себе их паству, или же глубоко религиозный дух индийского народа, с их вековым стремлением найти Бога, стал господствовать в западном христианстве, то результат этого был бы не более неожиданным и не более революционным в истории религии, чем победоносный захват восточными религиями древнего средиземноморского мира.
Мистерии были евангелием своего времени. Тем не менее они потерпели неудачу. Другое Евангелие, Евангелие о «распятом софисте», которое проповедовали как неграмотные и невежественные, так и ученые и культурные люди, доказало возможность Бога спасать людей: оно истребило всех соперников, хотя в греко-римском мире оно последним вступило в состязание. Соперники уходили на задний план, христианство росло. Сегодня Ватикан стоит там, где праздновалось последнее жертвоприношение фригийских тавроболий. Говорят, что Константина в критический момент борьбы с Максенцием, перед битвой у Мульвиева моста ободрило то, что в полдень в небе он увидел пылающий крест с греческой надписью: «Сим победиши». Благородному, но запутавшемуся Юлиану Отступнику приписываются слова, сказанные тогда, когда жизнь уходила из него вместе с кровью на поле боя против извечных врагов Рима – «Ты победил,
То, что священнодействия были действительно средством получить божественную милость для множества посвященных, отрицать нельзя ввиду множества свидетельств о блаженстве, достигнутом в результате инициации. Ни среди древних авторов [907] , ни среди современных исследователей нет согласия по поводу религиозной ценности мистерий. Оценивая древние свидетельства, мы должны помнить, что религиозные злоупотребления во все века привлекают больше внимания, чем добродетели повседневной жизни; что свидетельства очевидцев и посвященных заслуживают больше доверия, чем слова посторонних; что древние мисты соблюдали свои обеты секретности с раздражающей точностью; что этих верующих судили в основном по свидетельствам их самых предубежденных и зачастую плохо информированных противников, в то время как их собственные уста были запечатаны. Мы должны помнить и о том (о чем нередко забывали Отцы Церкви), что многие древние мистерии нельзя свести к одному знаменателю и что, таким образом, их нельзя все без разбору объявлять заслуживающими Божь ей кары [908] . Демосфену было лучше знать. Были такие возвышенные мистерии, как элевсинские, в то время как многочисленные частные мистерии своим шарлатанством вызывали отвращение у благочестивых язычников. В то время как добро и зло смешиваются, как это и должно быть в природе человека, отклонения и несообразности со стороны исповедующих религию не должны нас удивлять. Пусть тот, кто обошелся без греха в своей собственной вере, бросит первый камень в древнего верующего. Орфический стих «Много носителей тирсов, но мало мистов» [909] показывает, что орфики (о более благородной стороне религии которых Платон был высокого мнения) сознавали, что в их рядах присутствуют лицемеры. Бродячие нищие Orpheotelestae заработали учению орфиков плохую репутацию, но его господство показывает, что в отношении зарождающегося чувства вины оно соответствовало определенной потребности.
ТОЧКА ЗРЕНИЯ ДРЕВНИХ АВТОРОВ
В «Республике» Платон с презрением отзывается о Мусее (популярный орфизм) за то, что в мистериях он обещал «вечное опьянение прекраснейшим медом добродетели» [910] , и высмеивает и Мусея, и Орфея за то, что те провозглашают отпущения и очищения посредством жертвоприношений и самодисциплины как для живых, так и для мертвых [911] . Платон смотрел на тех, кто распространял орфические священнодействия, в том же свете, как какой-нибудь епископ
в XVIII веке смотрел на бродячих и зачастую неграмотных проповедников – воспитанников Джона Уэсли. Демосфен [912] дает живое описание своего оппонента Эсхина, помогающего своей матери, Главкотее в ночных очистительных обрядах фригийских мистерий Сабазия, где фигурирует сложный символизм и церемониал: «Сделавшись взрослым, ты читал матери книги, когда она исполняла таинства, и вообще прислуживал ей, по ночам обряжал посвящаемых в оленьи шкуры, разливал им вино из кратеров, очищал и обтирал их грязью и отрубями и, поднимая после очищения, заставлял говорить: “бежал зла, нашел лучшее”. Ты похвалялся, бывало, что никогда еще ни один человек не мог так громко возгласить, как ты… а днем он водил по улицам эти прекрасные сонмища людей, увенчанных укропом и белым тополем, сжимая в руках змей-горланов, размахивал ими над головой, выкликая: “эвге! сабе!” – и приплясывая при этом: “гиэс, аттес, аттес, гиэс!” Старушонки звали его запевалой и предводителем, плющеносцем, кошниценосцем и тому подобными названиями и в оплату ему давали тюрю из печений, крендели и пряники» [913] .
Этот обряд не содержит в себе ничего познавательного, нет в нем и ничего духоподъемного. Однако цели Демосфена здесь двояки: представить худшую сторону, чтобы дискредитировать противника и чтобы представить в благоприятном свете свое собственное членство в конкурирующей церкви мистерий – элевсинской [914] . Религиозные вкусы могут быть различны. Римские поэты нередко упоминают о приверженности своих возлюбленных культам мистерий [915] , хотя, без сомнения, целомудренных Паулин было столько же и в храмах. Ливий [916] рассказывает о скандалах, связанных с дионисийскими братствами в Риме в 186 году до н. э., но он, несмотря на свою ангажированность, оставил в своем повествовании свидетельство о лучшей и более серьезной стороне вакханалий – о пропагандистском усердии Graecus ignobilis sacrificulus et vates, о sacramentum посвящения, благодаря которому посвящаемые становились «воинами» божества с символическими доспехами «священной войны», обетом соблюдать тайну, десятидневным постом, крещением, пророчествами и верностью подавляющего большинства участников. Кроме того, никто не смог бы беспристрастно судить раннехристианские церкви по неприятной картине, обрисованной в Первом послании к коринфянам (гл. 11). Опубликованный недавно декрет [917] Птолемея Филопатора, целью которого являлось регулирование частных дионисийских посвящений по всему Египту, можно привести как свидетельство против мистерий: он интересен в том плане, что показывает, как египетский монарх вынужден был разбираться с психопатической проблемой, сходной с той, что коринфяне передали на рассмотрение Павлу.
Но в целом свидетельство древних благоприятно в отношении ценности мистерий как таковых, особенно в том, что касается будущего блаженства. Пиндар, пылкий орфик, так говорит [918] о мистериях:
ὄ λβιος ὅ στις ἰδὼν ἐκεῖνα
κοίλαν εἶ σιν ὑπὸ χθόνα.
οἶ δεν μὲν βιότου τελευτὰν
οἶ δεν δὲ διόσδοτον ἀρχάν [919] .
Софокл [920] :
Блаженны трижды смертные, чтó узрят
Тех таинств непорочных благодать
И уж затем в Аидову обитель
Сойдут. Одни в ней жизнь они обрящут,
Всем прочим в ней лишь горе суждено [921] .
Цицерон [922] утверждает, что в греческих мистериях в добавление к цивилизующему влиянию [923] и философии жизненных принципов «мы получили от них не только основательную причину жить в радости, но также и повод умирать с лучшей надеждой». Плутарх в своем «Утешении к жене» (гл. X) по поводу смерти маленькой Тимоксены утешает ее верою в бессмертие, усвоенной посредством посвящения их обоих в мистерии Диониса. Посвящаемый в таинства Сабазия восклицал в религиозном экстазе: «Я спасся от зла, я нашел добро». Тавроболии обеспечивали «возрождение для вечности». Посвященному в таинства умершему орфику богиня смерти говорила: «Богом ты станешь вместо смертного». На могилах верующих александрийского культа могло быть написано: «Возрадуйся» или «Пусть Осирис даст тебе воду, подкрепляющую силы». Если с некоторым основанием можно сказать, что мистерии больше были обращены к бессмертию, чем к нравственным требованиям, правда и то, что они были вынуждены постепенно приобрести все более и более этический характер [924] в практической связи с жизнью. Оратор Сопатр трезво заявляет: «Поскольку я был посвящен, то я вполне могу соответствовать любым нравственным требованиям» [925] . Изысканная ода в «Лягушках» Аристофана [926] предполагает, что нравственная жизнь на земле является условием для того, чтобы попасть в поля блаженных:
Сияет солнце нам одним.
Для нас лишь горный пламень дня.
Священные мисты – мы,
Мы чисто сквозь жизнь идем,
Союзу друзей верны
И милых сограждан [927] .
Суровый моралист из Иераполя видит в элевсинских мистериях средство морального усовершенствования: «Человек должен прийти после очищения с жертвоприношениями и молитвой, в убеждении, что он подступает к священным и почтенным обрядам. Так мистерии становятся поучительны; так мы подходим к идее, что они были установлены ради дисциплины и преображения жизни» [928] . В хорошо известном пассаже из Диодора [929] про посвящение в обряды кабиров сказано, что оно увеличивает праведность. Инициация подвигала людей к тому, чтобы они более ответственно исполняли свои обязанности присяжных [930] . «Праведность» была признанным моральным качеством Исиды [931] .
Молитвы . Особо следует упомянуть некоторые прекрасные молитвы, обращенные к божествам мистерий. Луций
Сравни также молитву призывания в так называемой «Литургии Митры»3:
«О Господь, если эту угодно тебе, представь меня величайшему Богу… Я, человек, сын А., рожденный из смерт
1 Metam. XI. 25. 2 Перевод М.А. Кузмина. ( Примеч. пер. ) 3 Dieterich. Eine Mithrasliturgie. 2nd ed. P. 10, l. 34 ff.
ной утробы B. и из сперматической сущности, сегодня, будучи рожден снова от тебя, из столь многих тысяч, ставших бессмертными в этот час по милости Бога в его великом милосердии, хочу почтить тебя и молюсь тебе изо всех человеческих сил»; и гимн Возрождения в той же литургии [932] :
«Приветствую тебя, Господь, повелитель воды, приветствую, господин земли, приветствую, повелитель духа… Господь, возродившись, я ухожу в ликовании, и, возликовав, я умираю. Родившись от жизнедавческого рождения и уйдя в смерть, я иду путем, который ты установил, как ты предписал, как ты сотворил это священнодействие».
В герметической литературе [933] Тат узнает от своего отца Гермеса гимн хвалы возрожденного: «По твоему благословению мой дух просвещен… В духе, о Отец, то, что я вижу, я говорю. Тебе, Господь, творец рождения моего, я, Тат, предлагаю жертвы духовные. О Господь и Отец, Ты – Господин, ты – Дух. Прими от меня жертвы духовные, которых ты желаешь, ибо по твоей воле все совершается».
Ответ на эту молитву, данный «посредством Логоса», таков: «Ты пришел к духовному познанию себя самого и нашего Отца».
В конце «Поймандра» верующий герметик благодарит за гносис спасения, открытый ему Поймандром:
«Вот что случилось со мною, когда я получил от духа, то есть от Поймандра, Слово (Логос) Власти. Я вдохновился Богом и прибыл к Кругу Праведности. Поэтому от всей своей души и от всей силы и благодарю Отца, Бога:
Свят Бог, отец всей вселенной,
Свят Бог, чья Воля исполняется его собственной силой;
Свят Бог, который хочет быть известен и известен, как Он сам;
Свят Ты, образом которого является вся Вселенная;
Свят Ты, которого природа не создала;
Свят Ты, кто сильнее всей силы;
Свят Ты, превосходящий все превосходство,
Свят Ты, кто превосходит все хвалы.
Прими справедливые святые приношения от души и сердца, направленные к тебе, о Ты, Неописуемый, Несказанный, тот, кого именуют только в молчании. Даруй на мою молитву, чтобы я не утратил знание в соответствии с нашим истинным существом; подкрепи меня, наполни такой милостью, чтобы я мог просветить тех из моего рода, кто еще во тьме, братьев моих, сыновей моих» [934] .
Следующая замечательная благодарственная молитва [935] посвященного в герметической литературе откровения, из «Совершенного слова», дает некоторое представление о религиозном энтузиазме, который могли пробудить мистерии.
«Мы благодарим Тебя, Высочайший, ибо милостью Твоею мы достигли света истины, о Имя несказанное, почитаемое в обращении к Тебе как к Богу и благословенное в призывании Тебя как Отца, поскольку Ты открыл всем мужам и женам отцовский долг, и любовь, и привязанность, и свои самые добрые дела. Ты одарил нас чувством, и разумом, и знанием – чувство, чтобы мы могли понять Тебя, разум, чтобы мы могли размышлять о Тебе, знание, чтобы знанием Тебя мы могли возвеселиться. Спасенные Тобою, мы ликуем, что Ты полностью явил себя нам: мы ликуем, что даже в наших смертных телах Ты обожествил нас видением себя. Единственное благодарение Тебе человека – это познание Твоего величия. Мы пришли, чтобы узнать Тебя, о Ты, свет, видимый только нашему чувству: мы пришли, чтобы познать Тебя, Ты, Свет жизни человека; мы пришли, чтобы познать Тебя, Ты, плодородное Лоно всего; мы пришли, чтобы познать Тебя, Ты, Вечное начало того, что рождает посредством Отца. Так, почтив Тебя, мы не требуем никакого блага от Твоей милости, кроме как удовлетворить нашу просьбу: чтобы мы могли сохраниться в Познании Тебя, так, чтобы мы смогли достичь такой жизни».
О могуществе мистерий и их популярности в ранние века христианства красноречиво свидетельствуют христианские апологеты от Павла до Юстина Мученика и от Тертуллиана до Августина. Мистерии были последними оборонительными рубежами гибнущего язычества [936] . До этого их приверженцы были учителями Древнего мира в религии, которая на ранней стадии ушла от непосредственности религии Иисуса, чтобы стать в значительной степени обрядовой. Лишь из-за их сходства (вызванного, согласно христианским писателям, подсказками демонов) с центральными обрядами новой веры мистерии стали поводом для атак со стороны Климента Александрийского, Оригена, Фирмика Матерна, Арнобия, Епифания, Ипполита и других Отцов Церкви. Следует заметить и что языческие апологеты, такие как Порфирий и Ямвлих, были столь же чувствительны в вопросе своих таинств, как и их противники.ТОЧКА ЗРЕНИЯ СОВРЕМЕННЫХ АВТОРОВ
Есть значительное расхождение во мнениях среди современных авторов по поводу этической и религиозной ценности мистерий. Такие ученые, как Роде [937] , Рамзей [938] и Фарнелл [939] , склоняются к пренебрежительному мнению о древних мистериях. Другие, как Гловер [940] , Лейк [941] , Лег [942] , судя по всему, придерживаются нейтрального мнения или сомневаются, в то время как подавляющее большинство оценивает их положительно, например Группе [943] , Кюмон [944] , Кеннеди [945] , Анрих [946] , Воббермин [947] , Дилл [948] , Луази [949] , Джевонс [950] , Воллерс [951] , Бигг [952] и Инге [953] . Есть, конечно, и сторонники крайних точек зрения – те, кто считает, что восточные культы выигрывают на фоне христианства и что христианство очень много заимствовало у своих соперников, и те, кто возвышает христианство, осуждая все, что находится вне его. Большинство авторов сейчас признает, что в мистериях были оскорбительные и нездоровые элементы, наряду с многим, что возвышало человека над пределами повседневной жизни, его греха, боли и смерти. Если бы они были изначально столь плохи, как уверяют многие, то трудно было бы объяснить их поразительный успех в качестве миссионерских религий.
Этические ценности. Они слишком легко поддавались внешнему влиянию из-за слишком большой важности, которая придавалась ритуалу; они пробуждали религиозную экзальтацию, такую, которая редко фигурирует в религиозной истории и для которой этические соображения не имеют преобладающей ценности; они смешивали физические символы и религиозный опыт. Но они имели успех в эту агрессивно религиозную и серьезную эпоху, что доказывает, что они в какой-то степени могли удовлетворить религиозные потребности. Их приверженцы были стойкими пропагандистами, которые считали, что они нашли истину и поэтому должны высказаться. Мистерии были любопытной смесью высших и низших элементов, чувственности и духовности, похоти и аскетизма, магии и молитвы, пережитков натурализма и символического мистицизма, оглушающей музыки и молчаливого созерцания, сияющего света и глубочайшей тьмы. Оценивая эти культы, мы должны взвешивать как их заслуги, так и дефекты, но мы должны также наконец судить их, как должны судить и христианство, по их идеалам . «Мистерии», пишет профессор Гарднер [954] , «имели свою лучшую сторону в том, что они учили освобождению от нечистоты и жизни за гробом, и худшую сторону – они открыли путь суеверию, материализму и магии». «В некоторых из них были такие элементы, от которых христианство отшатнулось и против которых христианские апологеты высказывали резкое осуждение. Но с другой стороны, у большинства из них были те же цели, что и у самого христианства: почитать чистого Бога, жить чистой жизнью, культивировать дух братства. Они были частью большого религиозного возрождения, которое отличает этот век»: так считает доктор Хатч [955] .