Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери (сборник)
Шрифт:
Джим подхватил с земли сверток из плотной бумаги, обмотанной бечевкой и клейкой лентой. С одного угла бумага порвалась, из-под нее проглядывала пачка бумаги, исписанной мелким убористым почерком.
Человек уже стоял на ногах и рассеянно отряхивал брюки. Джим заметил, что, хотя он был в рубашке и галстуке, поношенное пальто явно знавало лучшие дни – и весь этот человек нес на себе отпечаток неизбывной печали.
Да, печали… Как будто одним лишь быстрым прикосновением Джим почувствовал, что знает этого хрупкого человека.
Мужчина протянул
– Спасибо. Большое спасибо. Я тут грипп перенес, вот, боюсь, после него и ослаб.
Джим изобразил подобие улыбки.
– И неудивительно… если здесь всегда такая холодрыга…
Человек с узким, как клинок, лицом посмотрел на Джима:
– Ты, очевидно, не из Новой Англии.
– Нет… Я из Лос-Анджелеса, Калифорния! Город с потенциалом, как говорит мой папа.
Человек, похоже, его не слушал. Он осматривал свой поврежденный сверток.
– Надо будет заклеить, а то на почте не примут, – пробормотал он.
Потом сделал шаг и чуть не упал; ноги явно его не слушались.
Джим поддержал его, взяв под локоть.
– Слушайте, мистер. Давайте я вас провожу.
– Вздор! Со мной все в порядке. Почта тут близко. Все со мной будет в порядке.
Джим пожал плечами.
– Как скажете. Но давайте я с вами немножко пройдусь.
– А тебе разве не надобно было идти по делам?
Человек говорил нарочито медленно, с расстановкой, словно тщательно подбирал каждое слово. Он держался чопорно и церемонно, как путешественник во времени, прибывший из прошлого.
– Да, в общем, нет… Я пытался найти магазин. Лавка чудес Маэстро магии – слышали о такой?
Человек на секунду приостановился.
– Ты что же, иллюзионист?
– Ну, вроде как. В смысле когда-нибудь я хочу стать настоящим иллюзионистом.
Мужчина кивнул.
– Боюсь, молодой человек, у меня для тебя есть печальная новость. Здесь нет никакой «лавки чудес»…
– Что? – Джим почувствовал, как у него сжалось сердце. Нет никакой лавки чудес? Не может быть! – Что значит нет?
Мужчина вздохнул:
– У меня есть друзья, страстные поклонники иллюзионистских и театрализованных представлений. У Маэстро – фирма почтовых заказов.
– Я не понимаю. – Джим не смог скрыть боли в голосе.
– Магазина там нет. Только склад, где иммигранты упаковывают и рассылают заказы.
– Но в объявлениях сказано…
Мужчина взмахнул рукой, не дав ему договорить. Они медленно приближались к следующему перекрестку.
– Объявления, скажем так, тоже часть общей иллюзии. Неужели ты думаешь, что у знаменитого исполнителя вроде Маэстро и вправду есть время или желание выступать в роли лавочника?
Джим заметил, что последнее слово человек произнес таким тоном, словно это был «прокаженный».
– Да, наверное, вы правы.
Хотя Джим по-прежнему поддерживал сухопарого мужчину, держа его под локоть, у него самого внутри все сжималось. Ему было стыдно за свои безумные фантазии, когда он представлял, что действительно
– Здесь повернем, – сказал человек, указав на перекрестке налево. – Уже недалеко.
Они свернули на улицу, усаженную огромными дубами. Ее викторианские дома с окнами, закрытыми ставнями, напомнили Джиму Гринтаун, его родной город на Среднем Западе. Память на миг всколыхнулась и затрепетала – потом Джим узнает, что это была ностальгия, – а потом он опять постарался забыть о лавке чудес, которой никогда не существовало…
В полном молчании они прошли еще один квартал. Джим прислушивался к натужному дыханию спутника, время от времени прерывавшемуся приступами мокрого кашля. Человек прижимал к груди сверток, словно щит или талисман, что еще пуще разжигало любопытство Джима. Ему было необходимо узнать, какие тайны скрывались под смятой оберточной бумагой, и он не стал долго думать, а просто спросил.
– Это часть моей рукописи, – ответил мужчина. – Часть романа, который меня все же вынудили начать.
Джим весь расплылся в улыбке:
– Правда? Так вы… писатель?
Мужчина пожал плечами.
– Вроде того. Хотя некоторые, наподобие этого паяца Таркингтона, считают иначе…
Джим совершенно не представлял, о чем говорит его спутник, но продолжал любопытствовать:
– А что вы пишете?
В первый раз за все время их непродолжительного общения человек изобразил подобие улыбки, вернее, едва заметной усмешки.
– Статьи по астрономии. В основном письма. Множество писем многим друзьям. Но… я сочинил также немало рассказов и новелл для бульварных журналов, где печатают всякие ужасти.
Джим едва не схватил его за руку, тонкую, словно ручка метлы.
– Рассказы? Вы пишете беллетристику? Я тоже хочу стать писателем!
– Я думал, ты хочешь стать иллюзионистом…
– И это тоже! Но я люблю Бака Роджерса, и Герберта Уэллса, и По, и, конечно, Берроуза…
– В тебе есть… энергия. – Человек приостановился и внимательно взглянул на Джима, словно заметив его только сейчас. – Мне это знакомо. Как тебя зовут, мальчик?
– Джеймс Холлоуэй, но мне больше правится просто Джим.
Он протянул руку для рукопожатия, как его научила мама.
– А я Филлипс Говард. Почему-то мне кажется, что наша встреча была неслучайной, «просто Джим».
Рукопожатие было коротким, но Джим все же успел почувствовать, какая слабая у Филлипса рука. Она не была вялой и дряблой наподобие дохлой рыбы, как бывает у некоторых людей. Скорее рукопожатие напоминало попытку вспомнить о силе, утраченной навсегда. Джима снова накрыло волной неизбывной печали, исходившей от этого иссохшего человека, который выглядел гораздо старше своих лет.