«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа
Шрифт:
Во-первых, то, что власти и тридцать лет спустя не могли ни забыть, ни простить верхнедонцам Вёшенского восстания.
А во-вторых, как выясняется, КГБ так и не смог «глубоко исследовать» «вопрос организации контрреволюционного восстания», «выявить «идейных его руководителей и активных участников»: видимо, помешало то, что не только к началу пятидесятых, но уже и к началу двадцатых годов из «руководителей восстания» и «активных участников» в живых почти никого не осталось.
Выехавший в эмиграцию, а потом арестованный и доставленный в сибирские лагеря руководитель армии повстанцев Павел Кудинов, расстрелянный в 1927 году комдив—1 Харлампий Ермаков, расстрелянный в 1920 году командир 4-го полка 1-й повстанческой дивизии Платон Рябчиков (на самом деле — Иван Платонович)166 —
А как обстояло дело в эмиграции? Следственные материалы, «исторический очерк» Кудинова, эмигрантская казачья печать помогают получить ответ на этот вопрос. Кудинов — оптимальная фигура для этого. Он находился в самом центре эмигрантской казачьей жизни, будучи в составе Вольно-казачьего движения, а потом — председателем «Союза казаков-фронтовиков в Болгарии». Он, как мало кто другой, знал состав эмигрантского казачества, чему помогала и принятая Вольно-казачьим движением и «Союзом казаков-националистов», по инициативе атамана А. П. Богаевского, система казачьих станиц и хуторов, расположенных по тем адресам Восточной Европы, где находились в эмиграции казаки. Эта система структурировала оказавшиеся в эмиграции остатки Донской армии, которые были настолько малы, что исчислялись сотнями, в лучшем случае — тысячами эмигрантов. Будучи распределенным по импровизированным станицам и хуторам, казачество в эмиграции легко поддавалось учету, и его состав был хорошо известен руководителям Вольно-казачьего движения или «Союза казаков-националистов».
Трудно себе представить, чтобы бывший руководитель Вёшенского восстания, а потом активист Вольно-казачьего движения и председатель «Союза казаков-националистов» не имел сведений о своих соратниках, не получил от них отклика, если кто-то из них был еще жив и находился в эмиграции. Однако среди людей, входивших в актив
Вольно-казачьего движения и в руководство «Союза казаков-националистов», названных Кудиновым в ходе следствия, не было ни одного, хоть как-то связанного с Верхнедонским восстанием.
Не обнаружены пока отклики или материалы о верхнедонцах, их судьбе в эмиграции и на страницах эмигрантской казачьей печати, которые помогли бы установить, кто из участников Вёшенского восстания после катастрофы в Новороссийске смог вырваться из России и остался жив. Правда, В. Васильев обнаружил в одной из эмигрантских газет статью П. Кудинова «Забытый герой», посвященную памяти П. Г. Богатырева167, того самого Богатырева, который вместе с Харлампием Ермаковым отступал до Новороссийска, а в романе «Тихий Дон» был рядом с Григорием Мелеховым в Новороссийском порту.
В 1934 году в Болгарии вызвал сенсацию выход в свет романа М. Шолохова «Тихий Дон»168. Это событие должно было бы вызвать хоть какие-то отклики тех, кто участвовал в Вёшенском восстании. Полное молчание — видимо, мало его участников осталось в живых не только в России, но и в эмиграции.
Еще одно подтверждение тому — «Казачий словарь-справочник» в 3-х томах, где помещена развернутая статья о восстании верхнедонцов. Из руководителей и участников восстания в ней упоминается только П. Н. Кудинов. Это свидетельствует, скорее всего, об отсутствии у составителей словаря (кстати, входивших в актив Вольно-казачьего движения) хоть какой-то информации о руководителях Вёшенского восстания. Они бесследно
«Дело» Павла Кудинова, как и другие документальные источники, способствует прояснению вопроса об авторстве «Тихого Дона» еще в одном отношении. Оно показывает, до какой степени был узок круг источников информации о Вёшенском восстании, на которые мог опереться автор романа: никого из заметных участников восстания, кроме Харлампия Ермакова, невозможно даже назвать. А без опоры на свидетельства реальных участников этого восстания третья книга «Тихого Дона» была просто невозможна. Кто, кроме Харлампия Ермакова, мог столь подробно и точно рассказать о нем автору «Тихого Дона», если, как мы могли убедиться, из его руководителей практически никого не осталось в живых?
Харлампий Ермаков в России да Павел Кудинов в эмиграции, — пожалуй, единственные руководители Вёшенского восстания, имевшие возможность донести до людей правду о Верхнедонском восстании. Это они и сделали — один с помощью Шолохова, другой — написав очерк «Восстание верхнедонцов в 1919 году». Для нас важен рассказ Кудинова о Вёшенском восстании, равно как и его взгляд на Шолохова и его оценка «Тихого Дона».
Нам неизвестно, получил ли Кудинов ответ на свое письмо, направленное им в 1955 году Шолохову. Но из рассказов Набойщикова известно, что первым решением Кудинова после освобождения из лагеря было поехать в Вёшенскую. Он «все ходил, доказывал, доказывал» и добился того, что ему разрешили отправиться в Вёшенскую.
Его приезд подтверждал и сам Шолохов: «Уже после войны в Вёшки приехал Павел Кудинов — бывший командующий восстанием, — говорил он К. Прийме. — Я был в заграничной поездке, и мы не встретились»169.
О том же рассказывал Прийме, видимо, со слов Кудинова, и старый казак-вешенец Лапченков, вернувшийся из Болгарии, где он общался с Кудиновым: «Был в Сибири. Одиннадцать лет рубил лес в тайге. А потом Советская власть сделала ему скидку и в 1956 году освободила. Заезжал он в Вёшки. Но тут — пусто, вся родня его вымерла. Наведался к Шолохову, а писатель куда-то выехал. Пожурился Кудинов на берегу Дона, помолился Богу в соборе и поехал в Болгарию. Там у него семья, жена, княгиня Севская, учительствует. Русскому языку учит болгарских детишек»170.
Старый казак Лапченков допустил две ошибки. Кудинова освободили в 1955 и, следовательно, приезжал он в Вёшенскую, не в 1956, а в 1955 году — еще до XX съезда партии, что не могло не сказаться и на его приеме в Вёшенской. И — вторая ошибка: женой Кудинова была не какая-то «княгиня Севская», а вёшенская казачка Пелагея.
Набойщиков по делам службы побывал в Вёшенской и рассказал о том, как приняли Павла Назаровича Кудинова его земляки. Не встретившись с Шолоховым, Кудинов долго и упорно ходил в Вёшенский райком партии, в райисполком, в другие организации и просил об одном: чтобы ему выдали советский паспорт. Набойщиков нашел тех работников Вёшенской милиции, которые занимались «делом» Кудинова. «Они говорят, что вообще растерялись, как с ним поступить? Как ему выдать советский паспорт, если его у Кудинова никогда не было? Он не гражданин СССР, а гражданин Болгарии...» Прежде чем получить советский паспорт, Кудинов должен был получить советское гражданство, что в его ситуации было непросто.
Помыкался Кудинов в Вёшенской какое-то время, жил у станичников, кто его помнил и приютил («еще старики живы были, никто его не гнал, не преследовал»), — но потом его вызвали в милицию и предложили оформлять визу на возвращение в Болгарию. Кудинов им ответил: «Я не хочу ни в какие Болгарии. Я хочу здесь получить курень, кусок хлеба, и выписать сюда свою Пелагею. Она дочь донского казака, значит здешняя, приедет сюда и никакая Болгария мне не нужна».
И далее разыгралась сцена, о которой Набойщикову рассказал один из офицеров вёшенской милиции, — абсолютно соответствующая характеру Кудинова. В ответ на эти слова, рассказывает Набойщиков, «какой-то идиот <...> ему пропел: “Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех”. И тогда Павел Назарович взял этот графин, который к счастью был пустой, <...> и ударил этого идиота графином по голове».