Till Lindemann Messer
Шрифт:
Tod nach Noten
Смерть по нотам
В бедности родился,
к соскам свиньи припав,
впитав судьбы гнилое молоко
обоими ушами,
чем социум гнобит, суёт под нос устав
уж лучше постарел бы в прошлом я:
вновьнерождённым кричать не суждено -
Слава смерти!
Нет, всё же мёртвые блаженны,
раз околели, нотами обведены...
остекленели маленькие мысли
копается на дне у каждого души
вальс идиотов сочинив
давно
где сердцебиение - такт и метроном
по нотам отбивающий, когда мы все умрём
ImmunschwДche sehr positiv
Положительный иммунодефицит
Ей середина сорока,
на животе имеет шрам
от одного мексиканского мачете
пообещал жениться ей... вообще-то
как двум другим ещё шалавам
Разорван её парус,
Грудь акула-стерва искромсала
одним мексиканским мачете
наш плот - труп не отпетый
её родимого братца
Убегаем от шторма
и не умрём в лодке
благодаря одному мексиканскому мачете
мы плывем с проститутками этими
к погибшим от одиночества полного...
Ich sehe eine Sternenschnuppe
Я вижу падающую звезду...
освобожу чёрный маленький волос
из стада на моём колене,
в свой суп я его положу
что здесь есть теперь и что здесь будет после...
нет, ничего не будет, как было это прежде
Хорошая кислота плеснула, ты
чуть изменилась как-то сразу:
и только жесты дикие, и только грубые черты...
моя любимая, моя ты дорогая,
я пыль с картины
Разорванный старенький парус - твоя плоть
бедная душа в свободном парении
кожа - комья глубоко вспаханной земли бренной
ручки без ногтей на пальцах, засохшая кровь...
Что здесь было и что это дало? Без сомненья,
слишком поздно для жалобы смиренной
Viva Andromeda
Да здравствует Андромеда!
(1)
Моя армия стоит в сверкающих доспехах
ах, десять тысяч розовых, нежных грёз,
украшенных лентами, флажками. Сам на белой
я лошади отважный пилот,
пионер в рассвете славы,
не ведаю ей горизонта я.
Здесь флот мой ждёт сигнала
который дам я, пожалуй, для
того, чтоб осрамить заветного врага!
Всё завоёвываю без всякого разбора -
в сраженьях лишь победы скорые я множу!
все боги мне всегда покорны
и в бранных доблестях, и на любовном ложе.
Их эхо радостью гремит,
в полёте отнимаю у врага
всё нажитое им добро и даже жизнь,
чтоб одарить тебя богатством сим сполна...
Но только мне позволь, благослови на дерзкие дела.
И бился в жуткой схватке я с драконом,
и самые искристые у аспида были глаза
на тучной голове. Кольцом теперь нескромно
с его зрачком унизан палец у меня
как обещание, что будешь жить всегда
возможно под моею кровлей.
И только кровь его однажды тем была,
что запечатало твои уста, подобно крыльям
той стрекозы, для моего они ведь только рта!
Не стал купаться я в кишках его окаянных,
лишь после, словно бледное обернул полотно
искусно вокруг твоих бёдер стеклянных,
которым нужна так защита и ночью и днём,
и с каждым ударом томительным сердца
И я в одиночку в тебя направляю теперь
башню желания, камень за камнем, так нежно
страстных желаний земных до космоса вечных
Ты же позволь мне, любимая, только поверь.
Я могу тебя видеть, моя Андромеда!
Ты никогда не была так близка, как в эти лишь дни
Здесь и сейчас на моих глазах чудо рождалось и зрело,
и торжество праздника стремительно мчит!
Будет моею судьбою белая лошадь,
трубы гремят надо всеми шатрами полка,
провозглашают победу на все времена,
но снова пустуют и ярус и ложе.
Темнеет так быстро, хоть ночь ещё не пришла.