Тито Вецио
Шрифт:
Уже начинало темнеть, когда Тито Вецио и Гутулл, попрощавшись с консулом и его окружением, проехали триумфальные ворота и повернули лошадей на дорогу, ведущую к Наменто.
Между тем наш старый знакомый Черзано, все время, пока шли маневры, безуспешно пытался войти в круг, чтобы встретиться с Гутуллом или Тито Вецио и сообщить им о грозящей опасности. Однако бдительные часовые неизменно пресекали все его попытки прорваться, говоря одно и то же:
— Приказано никого не пускать.
Проклиная римскую дисциплину, бедный Черзано не знал что ему делать, как подать знак Тито Вецио о том, что проклятый Макеро устроил засаду.
— Остается одно, — рассуждал бывший гладиатор, — собрать человек пять товарищей и напасть на негодяев. Если же не хватит сил и победит
121
Караул — по латыни «караул» означало «звать на помощь граждан».
Рассуждая таким образом, Черзано покинул Марсово поле и пошел на розыски своих приятелей.
ПИСЬМО БЕЛОФОРОНТЕ [122]
Тито Вецио и нумидиец направлялись к вилле Суллы. Молодой всадник под влиянием разговора со своим приятелем Друзом и откровенно высказанных мыслей неукротимого Мария погрузился в тяжелые размышления о судьбе Рима. Гутулл не прерывал его молчания, в свою очередь раздумывая о том, что ему довелось видеть и слышать в последние часы.
122
Белофоронте (Бедлерофонт) — греческий герой, которого царь Прет заподозрил в любовной связи со своей женой и отослал к Микийскому Царю Иобату с письмом, в котором просил убить посланника. Но благодаря благополучному стечению обстоятельств герой остался жив.
Не приходилось сомневаться, что в самом скором времени вспыхнет гражданская война, партии корыстных честолюбцев ринуться одна на другую и затопят Рим потоками крови. В каком положении окажется тогда его юный друг? Зная честную натуру Тито Вецио, его пламенный, бескорыстный патриотизм, нетрудно было понять, что молодой квирит в случае гражданской войны окажется между двух огней. Это последнее обстоятельство серьезно беспокоило нумидийца и из его широкой груди вырывались тоскливые вздохи.
Таким образом друзья незаметно проехали три мили [123] от города. Не доезжая до видневшегося моста, они свернули на дорогу, лежащую среди полей и перед их глазами предстала живописная группа деревьев, из-за которых виднелись остроконечные башенки. Здесь жил печально знаменитый в римской истории политический интриган и его любовница Никополия, которую современники называли римской Аспазией.
123
Римская миля — 1480 м. Расстояние от золотой мили в центре Рима отмечалось столбами.
Вилла будущего тирана Рима располагалась на берегу реки Онио у тибуртинской дороги, все строения были скрыты за густой зеленью, и одно из них, с причудливыми башенками, в особенности отличалось кокетливым изяществом. В этом доме проживала прекрасная Никополия. Современные ей поэты и просто обожатели утверждали, что вилла красавицы среди густой зелени и цветов напоминает игривую Галатею Виргилия, которая, словно спряталась между сосен, шаловливо
Проезжая мимо домика гетеры, Тито Вецио и Гутулл заметили еще несколько гостей Суллы. Они были собраны под предлогом дружеского, интимного ужина и обильных возлияний в честь Бахуса, столь обыкновенных в ту эпоху. Но на самом деле сторонники Суллы явились к нему для обсуждения планов обширного заговора против существовавших порядков республиканского правления. Все они принадлежали к привилегированному классу и, став под знамена Суллы, рассчитывали благодаря государственному перевороту и гражданской войне поправить свои дела, рассчитаться с кредиторами мечом, а не звонкой монетой. Ни у одного из них не возникло мыслей о том, что же будет с отечеством. Ослабнет ли оно еще больше или найдет свою смерть в кровавой борьбе — для них это было все равно, лишь бы добиться своих целей, удовлетворить корыстные интересы и честолюбивые замыслы. Радушный хозяин прекрасно понимал намерения своих гостей и в скором будущем ловко превратил их в послушных исполнителей своей воли, слепые орудия тирании, уничтожавшей порядок и свободу.
В приемной вновь прибывшие гости были встречены толпой слуг и прокуратором, в обязанности которого входила предварительная встреча гостей. Тито Вецио и Гутулла провели в преториум. Оставив там плащи и оружие, они направились в библиотеку, где находился сам хозяин.
Библиотека Суллы располагалась в не слишком просторной, квадратной комнате, вдоль стен которой стояли деревянные шкафы, заполненные пергаментами, причем некоторые из них находились в футлярах, обеспечивающих лучшую сохранность, а большинство были аккуратно переплетены.
На шкафах стояли мраморные бюсты и статуи. И странное дело. Все эти бюсты и статуи изображали только одного Суллу в разные периоды его деятельности. Этот человек с лицом больше похожим на холодную маску, с сердцем свирепого злодея мог бы стать желанным пациентом для любого психиатра. История сохранила один из поразительных фактов циничной, холодной жестокости Суллы. Когда по его приказу зарезали, как баранов, шесть тысяч пленных и несчастные жертвы подняли крик, сенаторы, услыхавшие эти вопли отчаяния стали возмущенно спрашивать в чем дело. И тут Сулла, цинично улыбаясь, заявил:
— Не беспокойтесь, уважаемые, это кричат несколько негодяев, которым я велел преподать хороший урок.
Говорят, время стирает все, но страшный и позорящий человечество смысл этих слов не уничтожило даже всемогущее время.
При появлении Тито Вецио и Гутулла Сулла перестал писать свои комментарии [124] и, широко улыбаясь, двинулся навстречу дорогим гостям. Самый внимательный наблюдатель не смог бы усомниться в искренности чувств будущего римского диктатора.
124
Комментарии Суллы — к сожалению, не сохранились. Невежественный католический монах соскоблил текст, оставив только пергамент.
— Добро пожаловать, дорогие друзья! — вскричал с прежней улыбкой Сулла, — я давно жду вас, сгорая от нетерпения. Мои друзья уже собрались и в ожидании ужина каждый занялся своим делом. Одни принимают благовонную ванну, другие нагуливают аппетит, играя в мяч или занимаясь гимнастикой, а вот я, как видите, в ожидании вас заносил на пергамент пришедшие в голову мысли. Пожалуйста садитесь, будьте желанными гостями. А поскольку до ужина есть еще время, мы можем поговорить о серьезных делах.