Тито Вецио
Шрифт:
Эзоп ничего не ответил, лишь презрительно пожал плечами. В Квинте Росции, о котором шла речь, Эзоп видел восходящее светило и терпеть не мог, когда, его хвалили.
— После объявлении о комедии других новостей нет?
— Нет, больше ничего нет.
— Тогда можно передать дощечки другим читателям, — сказал Друз, обращаясь к Фортунато.
— Беларий, — приказал хозяин, — отнеси журнал обратно.
Слуга взял дощечки и покинул Термополий.
Вот каким образом в те славные времена передавались новости. В ту эпоху Гуттенберг еще не изобрел книгопечатания, новости и всякого рода правительственные распоряжения переписывались от руки, медленно, и стоила эта работа недешево. Быть может,
На маленьких дощечках большими буквами были описаны: жертвоприношения, разбой беглых рабов в провинции, неистовства корсаров на море, Югурта, без колебаний приговоренный народом к голодной смерти. Кроме того, было объявлено о продаже доспехов, а все желающие приглашались к торгам за получение подряда на очистку города. Сообщалось об отступлении варваров, намерениях консулов, появлении на подмостках римского театра нового таланта. Все эти материалы в современном издании потребовали бы очень много места и еще больше слов…
— Ты куда теперь? — спросил Помпедий Силон Метелла.
— К дяде, или, вернее, к тетушке, — отвечал молодой человек.
— Идешь ее утешать?
— А разве в этом есть необходимость?
— Тебе виднее.
— Ну, а вы куда?
— Я иду домой заниматься, — ответил Друз.
— А ты, Альбуцио?
— К Семпронии с Сатурниным и, если пожелаешь, с тобой.
— Я там всегда скучаю. А ты, Сцевола?
— Я — на ателланы в дом сенатора Валерия.
— А мне можно?
— Если хочешь, пожалуйста, иди. Там будут тебе рады.
— Счастливо, друзья, до завтра.
И молодые люди разошлись, каждый по своим делам. Метелл отправился в дом претора Сицилии, мужа его тетки.
— Прекрасная Ципассида, — сказал он молодой миловидной невольнице, любимице своей очаровательной тетушки, — нельзя ли узнать, принимает ли твоя госпожа?
— Никого не принимает.
— Быть может, я буду исключением?
— А если она на меня разгневается?
— Посердится, посердится, да успокоится.
— Боюсь, она может меня ударить.
— Пусть ударит, а ты ей скажи, как хитроумный Фемистокл невежде Эврибиаду: «Бей, но сначала выслушай». А я тебе в утешение дам блестящий викториатус [169] и, если хочешь, поцелуй в придачу.
— Хочу, — отвечала красивая невольница, застенчиво опуская глаза.
— Ну и прекрасно. Вот тебе золотой, а это в придачу, — продолжал молодой человек, нежно целуя девушку в щеку.
169
Викториатус — золотая монета с изображением крылатой Виктории.
— И только, то? Я думала, что касается придачи, ты будешь щедрее.
— Ах, ты, плутовка! Ну иди же к своей госпоже и скажи, что я желаю облобызать ее прекрасную ручку.
Служанка отправилась и спустя несколько минут принесла благоприятный ответ,
Почтительный племянничек, после кстати употребленной паузы, наконец вошел в святилище своей прекрасной тетушки. Она очень приветливо ему улыбнулась, протянула свою белую руку и указала место подле себя.
— Дорогая тетушка, — заметил молодой человек, — ты мне сегодня обошлась слишком дорого. Мне пришлось заплатить твоему Церберу золотую монету и три полновесных поцелуя.
— Что касается золотого, я тут ничего плохого не вижу. Пускай Ципассида увеличивает свои сбережения, извлекает пользу из щедрот моих гостей, но что касается поцелуев — я категорически против. Мне бы очень не хотелось, чтобы порядочные молодые люди, в том числе и ты, унижали свое достоинство, заигрывая с невольницами.
— Да разве я виноват в том, что ты окружаешь себя красавицами-служанками? Поверь, если бы вместо Ципассиды твой покой охраняла старая Психея, я бы превзошел моего приятеля стоика Сцеволу. Но Цепассида так хороша, что я решительно не мог быть Ксенократом. [170]
— Так хороша! Вот ваше неизменное оправдание. И это все, что вы приводите в свою защиту, когда вас совершенно справедливо упрекают за ваши чувства к недостойным, низким и презренным тварям.
170
Ксенократ — греческий философ, ученик Платона, получивший всеобщую известность благодаря своему целомудрию.
— Тетушка, ты слишком строга.
— А по-твоему, нет ничего постыдного в том, чтобы превратиться в любовника рабыни, подлой, продажной женщины без отечества, без имени, без семьи… Твари из публичного дома?!
— А, теперь понимаю, — прошептал юноша, догадавшись, что письмо адресовано ему, а содержание — Тито Вецио.
— Все же я здесь не нахожу ничего особенно плохого, — сказал он. — Вспомни, милая тетя, великий Ахиллес был страстно влюблен в прекрасную Брисеиду, а когда Агамемнон сыграл с ним злую шутку и увел красотку, то герой разревелся, как ребенок, пока его мать Фетида [171] не явилась осушить слезы сына. А разве Агамемнон не любил Хрисеиду и Кассандру? [172] Из всего этого ты можешь сделать вывод, что любовь к рабыне нисколько не мешает быть героем.
171
Фетида — нереида, мать Ахилла. Руководила хором нереид, помогала богам.
172
Кассандра — троянская царевна, дочь Приама и Гекаты. При разделе добычи после падения Трои Кассандра досталась Агамемнону, и вместе с ним была убита Клитемнестрой и Эгистом.
— Даже если он женится на ней? Женится вопреки всем законам и отечественным обычаям.
— А разве я собирался жениться на Ципассиде?
— Ты… нет… но не о тебе речь. Впрочем, оставим этот малоприятный разговор. Лучше прочти мне что-нибудь.
— С удовольствием. Вот, кстати, перед тобой лежит развернутая книга, посмотрим ее. Ба, Сафо! Что это, милая тетя, уж не в припадке ли ты горячки? Но даже и в этом случае подобное чтение вряд ли вылечит тебя. Впрочем, если это может доставить тебе удовольствие, я готов прочесть.