Толстой-Американец
Шрифт:
Но подобные жеманные (или самоироничные, свойственные опять-таки умницам?) декларации граф регулярно опровергал — собственным словом и делом.
За несколько лет отставной полковник собрал довольно солидную универсальную библиотеку. (Там среди раритетов имелся, в частности, «Апостол» 1525 года, доставшийся Толстому от П. Я. Чаадаева [691] .)
Из переписки нашего героя и из прочих источников известно, что он следил за книжными и журнальными новинками, не брезговал и бесцензурной литературой. Толстой-Американец знал творчество отечественных сочинителей: Ломоносова, Хемницера, Радищева, Жуковского, Крылова, князя Шаховского, Батюшкова, двух Пушкиных (дядюшки и племянника), барона Дельвига и иных «писателей-наблюдателей» [692] .
691
Чаадаев П. Я.Полн. собр. соч. и избранные письма: В 2 т. Т. 2. М., 1991. С. 298.
692
РГАЛИ.
Важно заметить: граф не превратился в начётника, он тонко «чувствовал цену изящным произведениям ума человеческого» [693] . Кое-кого (допустим, Карамзина, Вяземского или Дениса Давыдова) Фёдор Иванович котировал очень высоко, проглатывал их прозу и стихи «с восторгом», а других (например, Булгарина или Загоскина) просто меланхолично перелистывал — «с полным негодованием оскорблённого разума и вкуса» [694] .
693
Там же. Ед. хр. 1318. Л. 7.
694
Там же. Л. 72.
В тогдашних ожесточённых литературных драках Толстой никак не участвовал, однако похоже на то, что стильные «карамзинисты» были ему всё-таки ближе «архаистов».
Разбирался Американец и в европейской науке и словесности, штудировал (часто в подлинниках [695] ) письма Анахарсиса, творения Геродота, Руссо («высокомерного Ивана Яковлевича» [696] ), Гиббона, Вольтера, Кондильяка («важного мужа» [697] ), etc. Граф Фёдор искренно сочувствовал «всем россиянам, которые могли только читать на одном отечественном языке книги» [698] .
695
Французским языком он владел недурственно и без натуги слагал длинные французские письма; есть основания думать, что граф Фёдор также мог сносно читать по-английски и по-немецки.
696
Там же.
697
Там же. Л. 7.
698
Там же. Ед. хр. 2863а. Л. 6 об.
Сверх того, он неустанно руководил «нравственным образованием» подрастающей дочери, и поэтому в доме Толстых плодились волюмы Вальтера Скотта, Байрона, Шиллера, Гёте, Новалиса, Уланда и прочих авторов [699] . Американец покупал эти книги не только для ребёнка — он и сам с усердием читал и перечитывал их.
Словом, уже в двадцатые годы граф Фёдор Толстой был «учёным малым» (VI,7) и по части знаний едва ли уступал большинству именитых знакомцев.
699
См. Приложение III.
Одни люди избегали общества Американца («Проклят я, думаю, многими давно» [700] ); другие же, напротив, искали встречи с ним [701] .
Приятелей у Фёдора Ивановича Толстого было страсть сколько. Куда бы ни забрасывала его судьбина, куда бы ни носил чёрт — повсюду граф заводил всевозможные знакомства. Наш герой легко сходился и поддерживал отношения с офицерами и врачами, картёжниками и бретёрами, помещиками разных губерний, чиновниками, книготорговцами, членами Английского клуба и прочими встречными и поперечными.
700
Там же. Ед. хр. 1318. Л. 39.
701
Подобным образом однажды действовал капитан-лейтенант Егор Васильевич Зонтаг (1786–1841). В Остафьевском архиве покоится недатированная записка князя П. А. Вяземского графу Фёдору Толстому: «Родом американец, званием моряк в нашей службе, прозвищем Зонтаг, ремеслом добрый человек, случаем сопутник мой <…> желает очень узнать тебя по твоей американской славе. Если он ко мне заедет утром, то не позволишь ли мне привезти его к тебе обедать. В случае отказа дай знать». (Там же. Л. 62.) Отказа, как мы полагаем, не последовало.
Особую касту товарищей графа Фёдора составили разнокалиберные литераторы.
Внимание модных писателей, несомненно, льстило ему, а приязненное общение с ними — в застолье или в атмосфере спартанской — давало столь желанную пищу уму и сердцу. В окружении Американца заметно преобладали московские корифеи пера и чернильницы, однако довольно коротко знался он и с некоторыми петербуржцами — в частности с бароном А. А. Дельвигом. «В полной цене, с душевной признательностию и таковым же удовольствием принимаю воспоминовение обо мне барона Дельвига, смею его уверить в искренней взаимности чувств, — писал граф Фёдор П. А. Вяземскому 7 июня 1830 года. — При протчих его достоинствах и наружная его холодность уже надёжная порука в прочности его приязни, — а за меня прошу тебя поручиться» [702] .
702
Там
Помимо просто знакомцев и приятелей «от делать нечего» (VI, 37),перечислять имена коих слишком долго, наличествовали у Американца и приятели близкие,без каких бы то ни было скидок «добрые». В таковые биографу надлежит возвести A. И. Тургенева [703] , князя А. А. Шаховского (верного преображенца), библиофила и эпиграмматиста С. А. Соболевского, П. В. Нащокина, В. Л. Пушкина, С. Д. Киселёва, «многочтимого» В. А. Жуковского (который «добротой своей смягчает мизантропию наблюдательной опытности» [704] ), П. Я. Чаадаева [705] и ещё двух-трёх сынов земли.
703
В письмах П. А. Вяземскому А. И. Тургенев упоминал нашего героя весьма часто. Так, 17 февраля 1825 года он просил князя «доставить записку <…> графу Толстому»; 15 марта того же года Александр Иванович интересовался: «Возвратился ли Американец?» (ОА. Т. 3. СПб., 1899. С. 96, 106) и т. д. А граф Фёдор ему «от сердца кланялся» (РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 2863а. Л. 4).
704
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 72.
705
«Нашим другом» назвал Американца П. Я. Чаадаев в письме князю П. А. Вяземскому от 9 марта 1834 года (Чаадаев П. Я.Полн. собр. соч. и избранные письма: В 2 т. Т. 2. М., 1991. С. 88).
А вот совсем «любезных», закадычных друзейграф Фёдор имел лишь горстку, «малое число» [706] . И он особенно дорожил единичными наперсниками — Денисом Давыдовым, князем B. Ф. Гагариным («le prince `a moustache» [707] ), Петром Александровичем Нащокиным, отставным гвардейцем. (О последнем московская полиция отозвалась кратко: «Игрок и буян. Всеизвестный по делам, об нём производившимся» [708] .)
706
НИОР РГБ. Ф. 85. К. 19. Ед. хр. 30. Л. 30.
707
Усатым князем (фр.);так называла Василия Фёдоровича Гагарина маленькая графиня Сарра Толстая.
708
Цит. по: Хроника жизни и творчества А. С. Пушкина: В 3 т. / Сост. Г. И. Долдобанов. Т. 1. Кн. 2: 1829–1830. М., 2001. С. 50. Спустя много лет Т. Новосильцева утверждала, что П. А. Нащокин, заключивший с Американцем «вечный союз», был самым лучшим другом графа (PC. 1878. № 6. С. 334; см. также Приложение II). Однако П. Ф. Перфильева, кажется, придерживалась на сей счёт другого мнения (PC. 1878. № 12. С. 718).
Настоящим Орестом являлся для Американца-Пилада князь П. А. Вяземский.
Нам трудно понять сына Петра Андреевича, князя Павла Петровича, который утверждал, будто эта «дружба <…> поддерживалась обедами и пирушками», а в переписке внимание Фёдора Толстого и Петра Вяземского было в основном сосредоточено «на попойках и ещё более на поварах» [709] . За лесом бутылок и горой деликатесов П. П. Вяземский, к сожалению, не разглядел самого главного: душевного и культурного родства аристократов. На многое в мире они, граф и князь, смотрели одними «духовными глазами» (VI, 183),держались единой бытовой философии, чтили в окружающих примерно одно и то же и даже шутили зачастую схоже — изящно, зло, умно [710] .
709
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 1.
710
Позабавим читателей ещё одной импровизацией Американца — из его письма П. А. Вяземскому от 23 ноября 1818 года: «Здесь открылась новая секта алхимистов. Главою оной глава города. Из простого постного масла делают чистое золото; оттого в Москве в девятом часу не горят фонари, — и коли не режут на улицах людей, то полиция в етом нимало не виновна» (РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 8 об.).
Сблизившись с графом Фёдором во второй половине десятых годов, князь П. А. Вяземский вскоре посвятил ему послание «Американец и цыган…». (Отставной полковник Толстой, прочитав стихи, ответствовал: «Послание истинно прекрасно, как всё, что родилось от пера твоего, т<о> е<сть>: куча ума, едрионые мысли, которые всегда служат отличительной чертой твоего таланта. Я крепко тебя благодарю…» [711] )
А 25 апреля 1821 года князь Пётр, обретаясь в Москве, известил А. И. Тургенева, что «более всех видит и ценит по многим отношениям (! — М. Ф.)Толстого, который человек любопытный и интересный» [712] .
711
Там же. Л. 7 (письмо от 23 ноября 1818 года).
712
Цит. по: Пушкин.Письма. Т. 1: 1815–1825. М.; Л., 1926. С. 234.