Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Чёрный Саша

И вот — распахнулась портьера. Он вышел. Храни его Бог! Встал боком и желтый, как сера, Взглянул на дрожащий сапог. И вдруг загундосил уныло, Отставивши ногу, как ять… Резинку жевал он иль мыло, Не мог я, признаться, понять. Где жесты? Где звонкие ноты? Ладони висели пластом, В носу заливались фаготы, И галстук болтался глистом… Окончил. Одернул манишку И рысью скорее-скорей, Косясь на рояльную крышку, Исчез средь кулисных дверей. <1925>

Б. К. Зайцеву *

Юбилейный

стиль известен: В смокинг стянутое слово Напомадишь, и разгладишь, И подкрасишь, и завьешь… Восклицательные знаки Соберешь в букет разбухший И букетом этим душишь Юбиляра с полчаса.

Юбиляр сидит понуро, Вертит в пальцах карандашик, И в душе его крылатой Загораются слова: «О, когда, когда он кончит?.. Где моя ночная лампа, Стол мой письменный и туфли, Крепкий чай и тишина?» Но сегодня случай легкий: Разве Зайцеву Борису На турецком барабане Можно арии слагать? Разве жаворонку нужен Пышноцветный хвост павлиний? Тает-тает в бледном небе И, сливаясь с ним, звенит… А теперь начнем по пунктам. Первый пункт. Во время оно Карамзин маститый молвил И, конечно, неспроста,— Что отменный автор должен Быть отменным человеком… Не конфузьтесь, милый Зайцев, Это сказано про Вас. Пункт второй отметим кратко: В книжке Зайцева Бориса Не найдете вы героев, Хоть с прожектором ищи… Не легка его задача — Он о среднем человеке Пишет так, что этот средний Всех героев нам милей. Третий пункт. Язык российский Рвут макаки, точат черви: Слово — хриплый эпилептик, Слово — ребус-спотыкач. Но ручьем хрустально-светлым Русским складом, русским ладом, Со сказуемыми в центре Льется Зайцевская речь. Пункт четвертый. Тихий Зайцев, Как ни странно, двоеженец: Он Италию с Россией В чистом сердце совместил. Сей роман — типично русский,— И у Зайцева Бориса Римский воздух часто веет Безалаберной Москвой. Пятый пункт вполне интимный, И никто о нем не знает, Но редактор «Перезвонов» Должен выслушать меня: Он из рукописей пестрых Ни одной чужой страницы, По рассеянности русской, Не засунул за диван. Пункт шестой… Но, впрочем, будет… На челе у юбиляра, Я отсюда вижу ясно, Выступает мелкий пот. Слава Зайцеву Борису! В юбилей тридцатилетний Пусть его в России новой «Нива» новая издаст… Пусть по русским закоулкам — От Архангельска до Ялты — Разлетятся, словно брызги, Книжки светлые его… А пока мы здесь в Париже Задушевно и любовно Крикнем Зайцеву Борису Беспартийное «ура»! 1926, 12 декабря Париж

Базар в Auteuil *

Хорошо близ Занзибара, Притаясь в тенистом логе, Наблюдать, как слон с слонихой На песке задрали ноги. Как жираф под эвкалиптом, Обоняя воздух душный, Самку издали разнюхав, Поцелуй ей шлет воздушный. Как бушмен с блаженной миной В два украденных манжета Продевает томно пятки Темно-бронзового цвета… А вдали за пышной чащей,— Это ль, друг мой, не поэма? — Может быть, сокрыты стены Африканского Эдема. Ева черная, зевая, Прислонившись к Злому Древу, Водит яблоком опавшим По лоснящемуся чреву… И Адам, блаженный лодырь,— Не открыт еще Европой,— Всласть бодается под древом С

молодою антилопой. Черный ангел спит на страже Под алоэ у калитки. По бедру его тихонько Вверх и вниз ползут улитки… Ты, читатель, улыбнулся? Это, милый, все, что надо, Потому что без улыбки Человек противней гада… А теперь вернемся к теме: Чем вздыхать по Занзибару, Мы с тобой пройдемся лучше По парижскому бульвару. Занзибар — журавль в лазури, Жизнь проходит час за часом, Если, друг мой, нет нектара, Утоляют жажду квасом.

____

Листья желтые платанов Тихо падают на шляпу И летят вдоль сизых улиц По воздушному этапу… Высоко над головою Лента неба в два-три метра. Пей бесплатное лекарство,— Запах осени и ветра! Вдалеке графин пунцовый, Как маяк, горит в аптеке. Вдоль панели под брезентом Копошатся человеки. И у каждой дамы сумка Иль корзинка с прочной крышкой… Ведь нельзя живого карпа Волочить домой под мышкой. В этот час все сердцу мило: Даже связки сельдерея, Даже грузный стан торговки Над гирляндами порея. Почему? И сам не знаю. После лет гражданской драки Каждый мирный лист капусты Шлет масонские мне знаки… Над помостом запах моря, И мотор жужжит, как улей, Это чистят пищу бедных, Вороха блестящих мулей. Карпы тяжко пучат жабры. Кролик врозь раскинул ляжки. Мельник с пафосом Жореса Рекламирует подтяжки. Подойдешь — не замечает, Как шаман, исходит в крике… Над распластанной печенкой Факел розовой гвоздики. Рядом с будничною пищей, Рядом с мазью для посуды Вянут нежно и покорно Пышных астр цветные груды. Фоксик вежливо и робко Полизал усы лангусты. Смотришь влево, смотришь вправо, Голова — кочан капусты… И плывешь в потоке женском, Словно морж в лебяжьем стаде, Подгоняемый толчками Сбоку, спереди и сзади. Иногда, как в лотерее, Ты свое заденешь счастье, Зацепившись глупой сеткой Вдруг за чье-нибудь запястье: Дрогнут острою улыбкой Губы стриженой русалки, И в глазах вопрос лукавый Многоопытной весталки… Ладно, матушка, видали! Выбирай свои лимоны… Над прилавками горланят Трехобхватные матроны. И мясник, лихая штучка, Седоусый Казанова, Так и рубит, так и режет В центре кладбища мясного. Выдираешься на волю. Чрево тыквы ярче солнца. Белый пудель улыбнулся Мне с оконного балконца. В стороне соседка Даша, Сдвинув царственные брови, Тщетно впихивает в сумку Колоссальный сноп моркови. В угловой роскошной лавке, В виде отдыха для нервов, Сдуру купишь вдруг паяльник, Для закупорки консервов. И идешь домой веселый С грузом масла и бананов, Поддавая вверх ботинком Листья желтые платанов. Дома спросят: «Где же масло?» Масла нет… Рука качалась, Шар в аптеке рдел пунцовый, Масло в сетке колыхалось… «Потерял?» Пожмешь плечами И в смущенье щелкнешь звонко, Как разбившая молочник Пятилетняя девчонка. 1927 Париж

Химические стихи *

_{(Нечто эмигрантско-бытовое)}

Сосед мой химик, симпатичный малый, Вертя изысканно кургузым пиджачком, Гусаром этаким на стул верхом уселся И заявил, прихлопнув каблучком: «Союз российских химиков в Париже Химический устраивает бал… Я вас прошу от имени Союза Химический сложить нам мадригал». «Химический?!» — Я побледнел, как свечка. Ведь этак завтра по его следам Закажут гимн российским акушерам, А послезавтра бронепоездам… Как воспоешь предродовой период?! Или предел упругости брони?.. Ни практики, ни опыта, ни знанья,— И вообще… спаси и сохрани!