Торжество на час
Шрифт:
Король на пристани поджидал баржу коменданта, а вдалеке на якоре стояла баржа Анны. Досадная непредвиденная задержка, этого даже Анна не сумела бы предугадать. Наметанный глаз Генриха сразу же узнал в ее барже баржу Екатерины. Это была частица его семейной жизни, с ней связывало столько чудесных воспоминаний о счастливо проведенных днях.
Сквозь грохот труб и взрывы фейерверка до женщин долетали обрывки фраз, король устроил настоящую головомойку бедняге шкиперу.
— На носу баржи был прикреплен золотой лист, его делал сам Гайлдерс… скрещенные руки Испании и Англии… Ее
У Анны сердце оборвалось, а ребенок, как ей показалось, вздрогнул.
«Баржа моей жены…» Слова вырвались сами собой, и неудивительно: часто тот, кто был женат вторично, в спокойном состоянии их избегает, но стоит разволноваться — и контроль потерян. Первая жена Генриха жива, и в такой день он не забыл о ней! Анна почувствовала, что от его гнева ее спас еще не родившийся сын, о котором Генрих думал постоянно.
Она забеспокоилась — такое плохое предзнаменование, с ним не могли сравниться ни антипротестантские памфлеты, ни пророчества старух о ее кровавом конце, о которых без умолку болтала молоденькая Арабелла.
Раздался голос Саффолка, он пытался успокоить Генриха, напоминал, что пора плыть.
Маргарэт поспешно закрыла окно. Ей так хотелось сказать: «Я предупреждала вас…» Но она промолчала: лучше других Маргарэт понимала, что Анна испытывала огромное удовлетворение, когда плыла на барже Екатерины, как будто заставляла соперницу заплатить за то унижение, которому она подвергла юную, влюбленную девушку с ангельским голосом, с позором отправив в разгар веселья и всеобщего поклонения во внутренние покои, чтобы ублажать избалованного перекормленного спаниеля.
Пришел день, и Анну ждали блеск и слава, она готова была потерять голову от счастья.
«В мою честь звучит салют! И женщины всего мира и на все века будут завидовать мне!» — успокаивала она себя, и величавой походкой, преисполненная гордости и высокомерия, так свойственных молодым, Анна вышла из королевских покоев.
Перед церковью святого Петра на зеленой лужайке ее ждал паланкин, огромные лошади были впряжены в него, и, хотя стоял майский день, по спине Анны побежали мурашки, и она задрожала. В народе в таких случаях говорят: «Кто-то прошел по твоей могиле!»
«Какое холодное и мрачное место!» — подумала Анна, с радостью покидая крепость.
Согласно традиции, в Тауэр перед коронацией помещали на одну ночь всех английских суверенов. Когда Анну проносили под темной аркой «кровавой башни» и под низкими зловещими сводами «ворот предателя», она вдруг задумалась о старшей Мэри Тюдор, которую бросили умирать в полном одиночестве в Саффолке.
«Как посмел Чарльз Брендон покинуть ее? Хорошо бы увидеть ее здесь!» Это были последние связные мысли Анны. Верховые лошади, покрытые узорчатой тканью до самых ушей, вынесли ее на свет навстречу триумфу, где томилась ожиданием разодетая в шелка и бархат толпа; повсюду виднелись гербы, переминались с ноги на ногу лошади, показалась процессия со знаменами представителей различных гильдий.
Перед взором будущей королевы расстилались богатство и власть Англии.
Анна отбросила
Повсюду бегали дети с гирляндами, пели девушки, одетые как богини, поэты читали стихи. По распоряжению лорд-мэра из фонтанов вместо питьевой воды било вино. На специальной платформе, сооруженной у собора святого Павла, собралось множество поэтов и поющих детей. Каждый балкон или окно украсили богатой драпировкой, а поперек улиц натянули полосы ткани со словами приветствий, их слегка раскачивал дующий с реки ветерок.
Все было таким ярким, возбуждающим и льстило ее самолюбию. Но через какое-то время Анна почувствовала, как у нее разболелась голова. Утро становилось жарче, толпа напирала, делалось душно. Как ни старались грумы вести аккуратнее лошадей, раскачивание паланкина вызывало у нее приступы тошноты. С огромным удовольствием она скинула бы тяжелый от драгоценных камней плащ, но он полагался королеве и, кроме того, скрывал пять месяцев ее беременности.
И хотя нанятые музыканты играли без отдыха, а из фонтанов било прекрасное вино, народ безмолвствовал. Люди стояли плечом к плечу за ограждениями, за стражей, вооруженной алебардами, потные от жары, но не снимали шляп — стояли и смотрели, как она проезжала мимо. Приветствия выкрикивали только те, кому заранее заплатили, да французские купцы, которые не скрывали своего восхищения, а также горячие сторонники новой религии.
Анна была не настолько глупа, чтобы не заметить то там, то тут поднятых горожанами орлов — символа имперской Испании. Они красовались над ее гербом — белым соколом.
— Это в ней говорит кровь торговца Болейна, — донесся до Анны пронзительный выкрик сморщенной старухи, когда она замешкалась и не знала, куда деть преподнесенный в Чипсайде мешочек с золотом, и в конце концов оставила его у себя. — Наша добрая королева Екатерина не скупилась во время коронации.
Когда шествие подошло к концу, Анна обрадовалась. Она устала до изнеможения и была уже не в состоянии воспринимать происходящее. Дни, за которые она боролась и которых так ждала, обернулись настоящей пыткой для беременной женщины.
В Уайтхолле сгорал от нетерпения Генрих, он встретил ее с распростертыми объятиями.
— Тебе понравился Сити? — прозвучал неизбежный вопрос.
Ему хотелось поскорее услышать ее мнение о приеме в Сити, так же как вчера он волновался, понравилось ли ей грандиозное представление на Темзе. Но на этот раз он не получил одобрения, Анна не прильнула к нему в порыве благодарности.
— Сити? Ничего там особенного я не заметила, — с кислым видом произнесла она, сдергивая с плеч тяжелый плащ и бросая на пол, как ненужную вещь. — Зато прекрасно разглядела шляпы на головах и услышала мало приятных речей.