Товарищи
Шрифт:
— Зачем?
— Тоже хочу проведать вашу подругу.
— И меня- захватите за компанию, — попросил другой суворовец.
— А без меня вам вообще нельзя, — сказал третий, — от скуки заснете. Я веселить вас буду.
— Понятно! — ответила им сквозь смех Оля. — Хотите сбежать, чтоб не таскать скамейки. Правда?
Но суворовцы наперебой стали доказывать, что носить скамьи — любимое их занятие, что они могут заниматься такой физкультурой до самого утра. Оля сделала серьезное лицо:
— Ладно, на этот раз поверим. Пошли!
— А мы ее постараемся успокоить. Будьте уверены— сумеем, — сказал кто-то.
Но у Наташи они так и не побывали. Когда вышли из клуба, Карцин спросил, нельзя ли пройти по училищу и осмотреть его. Оля ответила, что это не запрещается, можно обойти, если им интересно, хоть все пять этажей, но большинство комнат сейчас заперто и попасть в них нельзя.
— А вы проведите нас по этажам, — попросил Карцин. — Знаете, как нехорошо получится — придем домой, ребята начнут расспрашивать про ваше училище, а нам и сказать нечего: не знаем, не видели. А спрашивать обязательно будут.
— И первый вопрос — у кого лучше: у них или у нас, — подтвердил другой суворовец.
— Об этом, пожалуй, и не спросят, всем понятно, что ремесленному до нас далеко.
— Не хвалитесь, пожалуйста! — рассердилась Оля. — Это вам до нас далеко. Была я у вас в прошлом году, беспорядка сколько хотите.
— Вот и неправда! — возразил Карцин. — Где вы нашли беспорядок? А ну, скажите!
— Не стоит.
— Нет, из песни слова не выкидывают. Если начали, договаривайте до конца. Где у нас беспорядок? — настаивал Карцин.
— И скажу. В спальнях — вот где! У вас даже постели не все умеют заправлять. Да-да! Я сама видела.
— Так вы, наверно, у малышей были. Подрастут — научатся.
— Не знаю, когда они там подрастут и когда будут учиться, а знаю — кроме малышей, много и совсем взрослых. А им, пожалуй, не грех и шефствовать над малышами, как над братишками. У нас, например, в детском доме всегда так было. Не умеют чего-то младшие — старшие учат. И помогают. А у вас этого не заметно.
— Разве вы в детском доме были? — спросил Карцин.
— Да. Здесь же, в Чкалове, — ответила Оля. — Ну, пошли, нечего зря время терять.
Сначала обошли первый этаж, потом поднялись на второй, на третий. Оля заметила: чем выше они поднимались, тем меньше становилось ее экскурсантов. На пятый этаж поднялись только Оля и Карцин. Они пошли по коридору.
— Здесь у нас классные комнаты, — рассказывала Оля, — они все заперты, и смотреть, пожалуй, нечего. Пойдемте снова в клуб. Там, наверно, уже игры начались.
— Пойдемте, — согласился Володя.
Каждый звук в длинном, высоком коридоре раздавался гулким эхом, и они невольно старались говорить тише. По одну сторону коридора тянулись одинаковые двери с выписанными на них номерами, по другую — белые окна, через которые были видны далекие огни города. И хоть они уже решили вернуться в клуб, уходить отсюда не хотелось. Оля подошла
— Смотрите, Оля, наше Суворовское видно. Вон, видите? Красивое здание. Правда? Смотрите, сколько окон! И во всех огни! Правда, красиво?
— Ничего, — ответила Оля. — Но и в других домах так же. Вот там правее, видите? Это вокзал.
— Скажите, вам нравится в ремесленном?
Оля удивленно посмотрела на Володю. Ей захотелось было рассказать ему подробно, как здесь хорошо, каким родным ей стал этот дом. Но она сдержала свой порыв: ведь Карцина она знала мало — может, он и не поймет. Люди разные бывают, а среди суворовцев встречаются зазнайки. Это уж точно.
— Если бы не нравилось, — коротко ответила Оля, — я и дня бы здесь не жила.
— Вот и я так, — задумчиво сказал Карцин. — Мне год еще остался в Суворовском. Даже не верится, что придется уйти оттуда. И не хочется.
Оля вздохнула:
— А мне осталось учиться всего несколько месяцев. И тоже — фюить! Прощай, ремесленное номер три!
— А все-таки очень интересно, что человек так привыкает.
— Да, — согласилась Оля.
— Мне кажется, я никогда не забуду свое Суворовское…
— А я свое училище…
Больше об этом было нечего сказать, и они, каждый думая о своем, молча смотрели в окно на вспыхивающие и гаснущие огни города. Но то, что они высказали друг другу свое сокровенное чувство, сблизило их. Когда разговор снова возник, он был проще, непринужденнее, словно они давно знали друг друга. Говорили о товарищах, об учителях, о книгах, рассказывали интересные истории, которые случались с ними или с их друзьями. Так они простояли около часа. А когда спохватились, что пора идти в клуб, Володя спросил:
— Вы умеете танцевать?
Оля рассмеялась:
— Значит, не только у меня память короткая! Я не узнала вас, хотя вместе на катке катались, а вы со мной на льду вальсировали и вдруг спрашиваете, умею ли я танцевать!
Володя попытался оправдаться: он не забыл этот случай, но ведь танец на коньках — одно, а без коньков — другое. Выяснилось, что танцевать оба умеют, но не очень увлекаются танцами. Когда вошли в клуб, радиола играла вальс, и Володя пригласил Олю.
Тут-то Надя впервые за вечер и увидела Карцина.
В концерте она с большим успехом читала «Свадьбу» — отрывок из поэмы Твардовского «Страна Муравия». Ей долго аплодировали и несколько раз вызывали на сцену.
Зрительный зал был погружен в темноту, и со сцены было невозможно рассмотреть лица дальше первого ряда. Надя волновалась: пришел ли Карцин? В антракте, смотря сквозь дырочку в занавесе, она увидела среди зрителей много незнакомых суворовцев, но отыскать Карцина ей не удалось.
После концерта Надя вышла в зрительный зал. Ее то и дело останавливали знакомые ребята и девушки, жали руки, поздравляли, называли артисткой. А Васька Жабин сказал: