Трагедия деревни Мидзухо

Гапоненко Константин Ерофеевич

Что делать с корейцами, знали все три собеседника. Курису лишь высказал сомнение:

– Сил у нас маловато.

– А мы поможем, – охотно откликнулся Хосокава. – Сейчас по­еду посоветоваться со своими, потом дам ответ.

И вот теперь он выполнял свое обещание. К дому Курису На­бору он приехал, когда уже стало темнеть, не слезая с лошади, вы­звал его на улицу и по-военному проинформировал:

– Мы придем. Общий сбор у Нагая Акио в четыре часа утра. Оповестите всех своих.

У Курису Набору находился Мива Мацумаса. Вдвоем они тот­71

час

отправились к Касивабаре Дзюнси. А там был Митинака Та­дао. Теперь одиночество гнало людей к чужому очагу, дома в пу­стоте не сиделось.

Все четверо выразили свое полное согласие принять участие в предстоящем деле. Тут же стали прикидывать, у кого какое име­ется оружие, кого предстоит оповестить, чтобы пополнить отряд. После короткого совещания они быстро разошлись поднимать со­седей, пока не стемнело окончательно.

К Судзуки Хидео пришел Мива Мацумаса. Судзуки Хидео одо­брил задуманную расправу: конечно, корейцев надо убить, но он слаб здоровьем и мало пригоден для практических действий.

– Будешь стоять в засаде, – облегчил задачу Мива и для весомо­сти добавил, что к сараю Конбэ идут все японцы.

Оставшись один, Судзуки долго мучился. Что было делать? Уже когда вышла ранняя луна, он собрался и пошел к соседу Но­озава за советом. Hooзaва считался человеком сведущим, мудрым, за ум его уважали во всей деревне, он мог подсказать, как посту­пить. Но соседский дом оказался пуст, и Судзуки пришлось реше­ние принимать самому. После колебаний он все же достал старую самурайскую саблю.

Курису Набору догнал Хасимото Сумиеси, когда последний вел свою корову в Урасима, куда эвакуировались родители. Коро­ву необходимо было доить; Хасимото поспешал ввиду предстоя­щей темноты – путь был неблизкий. Курису окликнул его, оста­новил.

– Завтра утром пойдешь с нами.

– Куда?

– А разве ты не слышал, какие зверства чинят корейцы над японцами? Ты не встречал японских беженцев? Мы решили уни­чтожить всех корейцев, живущих в нашей деревне, чтобы у нас не повторилось то же, что происходит в Эсутору и Маока.

У Хасимото Сумиеси было с избытком времени для размыш­лений, пока он отводил корову, но он не размышлял. Он мог лишь вообразить, что скажут ему руководители молодежной организа­ции, где он состоял уже год, его сверстники, с кем вырос и учился тут, в деревне, если он не пойдет. Что подумают о нем уважаемые на селе люди? К таковым относился и его отец. Он имел пятнад­цать гектаров земли, на лето нанимал двух работников. Крестьян­ский двор Сумиеси в деревне считался в числе лучших. Юноша был предан семье, предан своей молодежной организации. Он был вставлен в систему моральных зависимостей на селе, как па­трон в обойму, и должен был выстрелить при нажатии курка.

По возвращении домой Хасимото Сумиеси приготовил к утру кинжал.

Нагая Акио, в доме которого Мориситой был назначен утрен­ний сбор, готовился к предстоящему набегу с некоторым трепе­том. У него не имелось оружия. Можно было бы найти тесак, но тогда пришлось бы подходить к человеку лицом к лицу, убивать его, видеть кровь. Именно

это его пугало, а еще больше он боял­ся признаться самому себе в своей робости, что об этой робости узнают другие.

Тогда Нагая Акио обратился к Китияме Китаро, которому рань­ше продал ружье. Китияма, ни о чем не спрашивая, одолжил...

К Курияме Китидзаемон Морисита пришел в начале четверто­го часа утра 22 августа. Следом подоспели Хосокава Хироси, Ку­рису, Муфинэ Эцуро. Подняли спящих, Такахаси Иоримицу по­дал завтрак. Наскоро поели, стали выходить на улицу. Не без су­ровости Морисита обратился к Курияме, который, похоже, нику­да не торопился.

– Ты что же, не пойдешь с нами?

– Я не молод, прибаливаю, – оправдывался Курияма. Видно было, что он уклоняется в такой ответственный момент, но разби­раться не оставалось времени, и Морисита лишь отрубил:

– Обойдемся без тебя.

В пятом часу стали собираться у Нагая Акио. В доме за плотно занавешенными окнами тускло горела лампа с закопченным сте­клом, но большинство прибывших внутрь не заходило, топталось во дворе. Порхал негромкий говор. Морисита спешно производил осмотр своего отряда, безоружным дали кому короткую саблю, кому охотничье ружье, кому тесак «ната», слегка изогнутый, по­стоянно наточенный. Он имелся в каждом доме, применялся для стесывания и колки очень мелких дров.

По подсчетам Мориситы, силы были достаточные, человек двадцать. Небо начало светлеть, и он распорядился:

– Пора выходить.

Разговор угас, отряд двинулся. Шли друг за другом без топота, размеренным шагом, как еще совсем недавно ходили на сенокос. Миновали молчаливый центр деревни, свернули в распадок, где нежно журчала Дайку-гава.

Около дома Ясуго Судзюро, когда до цели назначения остава­лось метров полутораста, Морисита подал знак. Все останови­лись. Почти рассвело, в сером тумане явственно проступал доща­тый барак...

Построил как-то японец Конбэ для своих хозяйственных нужд сарай, но толком не использовал, а тут пришел с выгодным пред­ложением подрядчик Ямамото. Конбэ еще прошлым летом охотно сдал ему сарай в аренду. Ямамото в сарае прорезал четыре окна, выходивших на дорогу, вставил застекленные рамы, на правой по­ловине настелил полы, а в левом углу отгородил небольшую ком­натушку. В комнатушке обитал он сам с семьей – женой и пятью детьми. На правой стороне поселились стряпуха, старик, помогав­ший ей и жене подрядчика, да девять работников.

Прошлым летом Ямамото занимался ремонтом дорог, а нынче взял выгодный подряд у сельского кооператива на рытье осуши­тельных канав. Сезонные работы диктовали свой режим, каждый день был на вес золота, отдыхали только в ненастье. Корейцы-землекопы горбатились с утра до вечера, спеша выполнить усло­вия договора до осенних холодов и дождей. Жители Мидзухо из­редка видели их спины, а в лицо знали лишь самого Ямамото, да и то не все. Жена подрядчика занималась детьми, шитьем, стиркой, ухаживала за мужем. Только старуха да старик могли пойти к де­ревенскому лавочнику за самым необходимым.