Тыл-фронт
Шрифт:
В сумерки дверь фанзы широко распахнулась.
— Выходите, господа китайцы, на угощение! — весело выкрикнул Фусано.
Человек пять, сидевших ближе к двери, нехотя поднялись и выбрались наружу. Фусано принялся пинками расталкивать остальных.
— Скорее, скорее! А то угощение остынет, — поторапливал он. Добравшись до Ли Фу, Фусано ударил его ногой несколько раз. — Тебе нужно особое приглашение? — Он зажег спичку. Взглянув на безжизненное, с приоткрытым ртом лицо Ли Фу, присвистнул: — Этот и без угощения сыт.
Фусано обшарил его карманы, выловил несколько
— Все, господин младший унтер-офицер! Можно, начинать. Один только дохлый там остался.
Зная жадность Фусано, Кои подозрительно покосился на него, но ефрейтор с твердостью праведника выдержал взгляд. Повернувшись к китайцам, унтер-офицер объявил:
— Сейчас я вам выдам ужин. Завтра вы получите по пять… по десять кан рису. Но, кроме того, вы можете закупить его по дешевой цене сколько угодно. Кто хочет — выходите ко мне и сдавайте деньги. Можно и хорошие вещи. А завтра получите рис, много, много рису.
Хитрость с продажей риса изобрел Фусано. Она помогала без особого труда отбирать у китайцев последние деньги. Человек восемь направились к Фусано, остальные обступили унтер-офицера.
— Действуй, Фусано! — приказал Кои.
Отравление людей для этих двух стало будничным занятием. Их теперь больше беспокоило, чтобы кто-либо из обреченных не оставил у себя чего-нибудь стоящего — мелкой монеты, какой-нибудь вещицы.
Фусано набирал черпаком кашу и бросал в подставленную посуду. Заметив растерянность стоявшего перед ним без посуды китайца, Фусано снял с него шапку и высыпал в нее кашу. Дальше пошло быстрее: кто подставлял полу изорванного пиджака, кто — подол рубахи, кто — просто тряпицу. Голодные люди быстро проглатывали пищу.
После ужина и обыска команду снова затолкали в землянку. К Ли Фу пробрался пожилой китаец.
— Я принес тебе немного каши, покушай, — предложил он.
— Пить, — слабо попросил Ли Фу.
— Захватил немного и воды.
Поправив голову Ли Фу, пожилой достал из-за пазухи небольшую тряпку и крепко сжал ее в руках. На пересохшие губы Ли Фу потекла тоненькой струйкой вода, он жадно ловил ее ртом. Подошли еще два товарища и выжали воду из своих тряпиц.
Ли Фу снова забылся в тревожном болезненном сне. Разбудили его душераздирающие вопли. Ли Фу ничего не мог понять: в темноте люди рвали на себе одежду, корчились, грызли мокрую землю и кричали…
Очнувшись вновь, Ли Фу открыл глаза и прислушался. Жуткая мертвая тишина. Он резко сел и непослушными руками ощупал своего соседа. Тот был мертв. Ли Фу протягивал руки влево, вправо и натыкался на безжизненные тела. Слезы боли и гнева катились по его худым щекам.
Потом снаружи к двери кто-то подошел и, очевидно, прислушался.
— Готовы! — донесся к Ли Фу скрипучий голос.
— Вызывай машину! — приказал второй.
Ли Фу прилег. Загремел засов. Дверь справа немного открылась, потом широко распахнулась, в землянку ворвался свежий воздух. Из дальнего угла донесся слабый стон. Стоявший у двери отошел. Ли Фу услышал торопливые удаляющиеся шаги. Он поднял голову, напрягая силы, подполз к двери, выбрался из фанзы и
* * *
За последнее время стрельба в пограничном районе стала редкостью, и потому ночная перепалка обеспокоила капитана Козырева. Усилив наряд и держа лошадей под, седлом, он прилег, не раздеваясь, на диван и так проспал до утра. Утром дежурный доложил, что японские пограничные посты удвоены. Из этого Козырев заключил, что ночью к границе пробивались китайские партизаны. Такие случаи бывали и раньше. Только на прошлой неделе на соседнем Воропаевском направлении партизанский отряд Сюн Ши-чена дал японцам бой и перенес через границу тяжело больных Сыпным тифом бойцов.
— Их заразили японцы, — пояснил командир. — Оставить в отряде, значит заразить всех, лечить у нас негде и некому. Вы не воюете ни с нами, ни с японцами, должны принять их. Этим нейтралитет не нарушается. Если вы примете больных японцев, мы не будем считать вас своими врагами.
Оставив больных, отряд ушел…
Утро успокоило Козырева: на границе было тихо, в деревушке Сибуни, просматривавшейся через границу, народ занимался своими делами, к обеду японцы сняли дополнительные посты.
Только вечером снова послышалась перестрелка. На этот раз она началась одновременно в нескольких местах. Капитан Козырев был в это время в Гнилом урочище, где свободные от наряда пограничники заготовляли сено для лошадей. Не ожидая, пока бойцы соберутся, он вскочил на своего коня и, дав шпоры, понесся к заставе. Перепалка скорее удивила его теперь, чем обеспокоила. Во-первых, стреляли недалеко от границы, а не в тылах японцев. Во-вторых, не было слышно взвизга пуль, что бывало только при налете китайских партизан на японские гарнизоны, и, в-третьих, фронт стрельбы для «инцидента» был слишком широк.
Еще издали капитан заметил у ворот погранзаставы дежурного и группу бойцов, наблюдавших в бинокль за пограничными сопками. Не только в жестах, но даже в позах Козырев угадал не настороженность, а простое любопытство.
Дежурный направился навстречу ему.
— Товарищ капитан, объявил заставе тревогу, доложил он, и тут же добавил: — Напрасно, наверное, Ким Хон пришел в Новоселовку, давненько не беспокоил он японцев.
— С постов? — коротко спросил Козырев, спрыгивая с коня и передавая повод подоспевшему коноводу.
— Везде тихо. Стреляют от высоты Офицерской до Угловой — километра три по фронту.
Капитан прошел к себе и доложил о стрельбе в Управление погранвойсками. Дежурный ответил, что на соседних участках происходит то же самое.
Козырев знал, что в последнее время японские войска были отведены в глубь позиционного района, а многие части расквартированы в населенных пунктах, и потому не удивился, когда перестрелка быстро удалилась от границы, а потом и совсем утихла.
— Быстро справились, — заключил Козырев.