У чужих берегов (сборник)
Шрифт:
Он сказал, что ради моего счастья пойдет на все, но мне от него ровным счетом ничего не надо. У меня и так сейчас большое горе, а тут еще и эта история... Воздействуйте на вашего сына, ведь я не могу полюбить нелюбимого, не могу!..»
Мария Никитична снова вложила письмо в конверт и сказала со вздохом:
– Дурак!.. Как есть – круглый дурак. Ради замужней женщины решил своей свободой пожертвовать. И на меня ему наплевать. Доказывает, вишь, любовь!.. Вы бы, товарищ
Я взялся за фуражку.
– Нельзя, мамаша! За любовь тюрьмы не полагается, такой статьи нет... А Свиридов-то знает об этой истории?
– Нет. Кабы знал – пришиб бы Вовку. У него, у Петьки-то, не заржавеет, недаром офицер бывший...
– Позвольте, Свиридов... офицер?
– А как же! Только они скрывают это.
– Но ведь Свиридов служил в Красной армии?
– Служил, батюшка, служил!.. И на китайской чугунке воевал от красных. Это все было. А только он – офицер белый.
Я снова присел к столу.
– Как же это стало известно, Мария Никитична?
– Слухом земля полнится... А ты разыщи, батюшка, такого человека – Лихонин его фамилие. Командир Миша Лихонин, то бишь, Михаило Михайлыч. Он все про Петьку выложит, как на ладошке...
Все это я занес в протокол, но когда предложил старушке подписать, она отмахнулась:
– Нет! Я ни с которой стороны к этим делам непричастная.
Вернувшись к себе, я прошел в одиночку, где находился добровольный узник.
– Хороший вы человек, Павлов!.. Но если будете сбивать следствие с толку, можете вправду очутиться в тюрьме. По обвинению в сознательном попустительстве Свиридову. У меня есть все основания привлечь вас за безобразия на складе, но я не сделаю этого, учитывая, что вы недавно демобилизованы и бухгалтер еще неопытный. Но, повторяю, если будете болтаться под ногами со своей неумной филантропией... У вас же мать, об этом вы подумали? Ведь помимо любви существует еще и чувство сыновнего долга. Сейчас вас освободят...
Между тем у меня на столе лежало напоминание прокурора: все законные сроки по делу Свиридова вышли.
Увы – это так. Но ведь в резерве есть еще Лихонин.
– Смир-р-рна! Товарищи командиры!..
– Здравствуйте, товарищи! Продолжайте занятия!
– Тут к вам, товарищ комбат, командир из милиции...
– Товарищ Лихонин?..
– Так точно: комбат Лихонин.
– Я инспектор Крайрозыска.
Вот что я узнал в тот день от Лихонина.
10 июля 1929 года белокитайские войска, в числе которых были две дивизии русских белогвардейцев, стали обстреливать нашу пограничную территорию. Была захвачена КВЖД.
Наркомвоенмор приказал
В те дни к командиру одной из наших частей явился небольшой отряд китайской охраны КВЖД, укомплектованный бывшими русскими белогвардейцами. Командир отряда, некто Свиридов, от имени всех принес повинную, просил применить амнистию, зачислить отряд в Красную армию.
Так и было сделано. После ликвидации конфликта на КВЖД новоявленных красноармейцев демобилизовали. Все они стали обладателями советских военных билетов и разъехались – кто куда. Тогда-то и произошло знакомство командира роты Лихонина со Свиридовым.
– Позже я получил письмо от бывшего прапорщика Васильева, – закончил свои воспоминания Лихонин. – Тот сообщал, что их командир, Свиридов, покончил самоубийством и что якобы он, Васильев, присутствовал на похоронах. А теперь получается, что Свиридов жив. Интересно взглянуть на него...
Дело скромного кладовщика становилось все интереснее, и я, вызвав Свиридова, решил взять быка за рога.
– Почему и при каких обстоятельствах вы превратились в Свиридова, гражданин Карасев? Зачем понадобилось такое превращение «карася» – в «порося»?
Вздрогнув, он взглянул на меня с лукавым одобрением.
– Ловко!..
– Не даром свой хлеб едим, Николай Васильевич!.. Ну-с, как? Расположены к воспоминаниям?.
– Могу отвечать на вопросы – не больше.
– Хорошо. Так давайте по поводу превращения...
– Хотелось учиться. Мечтал о горном институте, а сыну купца попасть в институт – что верблюду в игольное ушко.
– Одну минуту! Где же вы документы Свиридова приобрели – в Москве на Хитровке или... в Харбине?
– Ах, вы и о Харбине осведомлены?
– Как видите.
– Документы купил в Харбине у русского босяка, курильщика опиума. Наркоман.
– И весь китайский период вашей деятельности так и жили по документам Свиридова?
– Так и жил.
– Фамилия Лихонина вам ничего не говорит?
Он снова одобрительно посмотрел на меня и качнул головой:
– Ну и ловкачи!..
– А прапорщика Васильева не припомните?
– Черт его знает! Мало ли их было, – не помню...
– Допускаю, запамятовали. Тогда скажите: за каким лешим вам все это понадобилось? Я имею в виду превращение офицера Карасева в офицера Свиридова еще до перехода в советское гражданство, затем «умерщвление» Свиридова в письме к Лихонину и, наконец, место кладовщика взамен рабочего факультета? Чтобы облегчить вам процесс воспоминаний, я представлю вам сейчас одного человека...