У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
— Вот Василий Бутурлин, Алферов, дьяк Ларион Лопухин и Артамон Матвеев с ними, — говорил Хлух.
— Я слышал, что вернулись вместе с ними и наши послы: Лаврин Капуста и Герасим Яцкович с писарями, — добавил Дорошенко.
— И стольников несколько, — сказал кто-то из полковников.
Только успели они усесться на стулья, как вошел Виховский с послами.
— Здравствуй, многая лета, гетман Украины! — поклонились послы.
— Добро пожаловать, дорогие гости! — поднялся им навстречу Богдан Хмельницкий. — Прошу садиться, честные бояре!
Послы неспешно расселись и принялись
— Добрым ли был ваш путь? — осведомился гетман.
— Хвала господу, время стояло ясное! — сказал глава посольства боярин Василий Бутурлин, могучий синеокий человек, с румянцем во всю щеку.
— В добром ли здравии пребывает святлейший православный царь Алексей Михайлович?
— Слава богу, здоров, чего и твоей светлости желает!
— Мир ли в царстве?
— Не слыхать, чтоб совершались набеги.
— Это мы татар задержали. Не пускаем через Украину.
— Сидят теперь по своим норам татары, лапу сосут, — вставил Хлух.
— О сем деле известно нам, и царь благодарит тебя за добрую службу и шлет тебе четыре сороков соболей и флягу бальзама, на целебных корнях настоянного, здоровью благоприятного.
— Благодарим православного царя за заботу! — наклонил голову гетман.
Бутурлин достал из нагрудного кармана пакет и передал его в руки дьяку Лопухину. Тот поднялся, разломил печати, развернул письмо и размеренным и твердым голосом начал чтение. Все полковники, сотники и есаулы встали и стоя слушали царское послание. По мере того, как дьяк читал, лицо гетмана светлело, плечи распрямлялись, взгляд приобретал живость. Когда дьяк закончил, Хмельницкий широко перекрестился:
— Сбылись мечты наши вековые! Никакая сила теперь разъединить нас не сможет. С Россией навеки вместе!
— Навеки! Навеки! Навеки! — в едином порыве возгласили запорожцы, потрясая саблями.
Послы и гетман обнялись и трижды облобызались. Гетман на радостях обнял и воеводу Василе.
— Ни с чем не сравнимая радость, сват, ни с чем!
— Поздравляю тебя! Ежели и моя страна избавилась бы от поганского ига, радовался бы и я, — грустно вымолвил воевода.
— Придет время и для других православных, что сегодня страждут под пятой нехристей! Придет оно, сват, придет!
Гетман обернулся к своим полковникам и поднял над головой золотую булаву:
— Пускай во всех церквах бьют в колокола и кобзари разносят благую весть о нашем великом братстве. А все мы пойдем в собор и воздадим хвалу господу за благодать, что снизошла на нас!
И воевода пошел рядом с гетманом, думая о том, что когда он вновь вернется на княжение, то колебаться уж не станет. Он все сделает, чтобы связи между Молдавией и православным миром стали еще более тесными. Потому как отсюда идет надежда обездоленных народов, как солнце, что лик свой кажет с востока.
Вечером он возвратился к себе несколько приободренным. Луч надежды пробрался сквозь густую мглу тоски в его измученную душу. Утром однако же пришел казначей Йордаке, самый близкий из его советчиков, который последовал за ним в изгнание, и показал письмо, принесенное ходоком от брата его жупына Томы.
— Освободи меня, государь! Хочу вернуться на родину, — поклонился он. — Пишет брат
— Не могу удерживать тебя, жупын Йордаке. Будь по твоему желанию! Но очень боюсь я, как бы лживыми не оказались слова и обещания этого бессовестного человека. Как бы не схватил он и тебя и не бросил в темницу, как жупына Тому.
— Так ведь пишет он, что свободен.
— Поступай, как тебе подсказывает разум, — огорченно молвил воевода.
Тяжко было у него на душе. Покидали его последние бояре, к которым он доверие имел. Покидали и возвращались домой. Только он не мог этого сделать. С ним теперь осталось несколько стражников и один-единственный боярин из рода Хынчештов, который ни под каким видом не желал покинуть господаря.
— С твоей милостью разделю и бокал с ядом, ежели придет время, но служить тебе стану со всей верностью.
Тронутый до слез воевода обнял его. Слова этого молодого боярина, сказанные во время тяжких испытаний, согрели душу его.
— Ежели снова сяду на престол, постоянно подле меня находиться будешь, — пообещал он ему.
Через две недели, когда в Переяславе несколько поутихли веселье и празднества, пришел воевода к гетману прощаться.
— Все еще не поменял своего решения, сват? — спросил гетман, невесело глядя на него.
— Нету меня иного пути, твоя честь. Торопят меня беды!
— Что я могу тебе сказать? Езжай! Но как бы тебе потом не пожалеть.
— Теперь отдаю себя в руки судьбы. Премного благодарю тебя, сват, за хлеб и соль, за доброе сердце и за братскую помощь! Оставайся здоровым и храни тебя всевышний!
— А тебе доброго пути! До границы проводят тебя мои запорожцы, а уж далее береги себя сам.
Обнялись они и расстались.
Карета и весь обоз отправились ясным утром. Последние островки снега быстро таяли под жаркими лучами весеннего солнца. Залитые водой дороги были почти непроезжими. Колеса увязали по ступицы, кони изо всех сил натягивали постромки. Несколько животных пало, не выдержав дороги. Их заменили мулами, скотиной сильной и выносливой к холоду и жажде. Через две недели тяжкого пути прибыли на границу Крымского ханства. Заплатил воевода запорожцам за службу и переехал ров, что разделял два государства.
И как только они переехали, словно из-под земли возникла толпа татар с мирзой во главе.
— Кто вы такие и куда направляетесь? — спросил мирза.
— Путешествует бей Молдавии в Бахчисарай, — сказал толмач. — Дела у него к хану.
— Поедете с нашей стражей, — ответил мирза и приказал нескольким татарам следовать за приезжими.
Обоз снова тронулся в путь. Дороги тут были каменистыми, поля зелеными, небо синим. На полях трудились рабы, очищая их от камней и возделывая твердую почву. На пастбищах паслись табуны коней. В хрустально-чистом утреннем воздухе дрожала грустная песня. Василе Лупу узнал напев молдавской дойны, тяжкий вздох, боль чьей-то измученной души.