Убежище

Лубри Жером

Учебный класс.

После этого снимка – больше никаких следов жизни детей. Ни одной фотографии. Эта гнетущая пустота соответствовала внезапности их смерти. Сандрина вдруг ощутила холод, словно до сих пор находилась на улице под ледяным моросящим дождем.

– Держите, вам станет лучше, – произнес Виктор, протягивая ей пиво.

Он дружески положил ей руку на плечо.

– Судя по тому, как вас расстроили снимки, вы знаете историю этих детей.

– Да, Поль рассказал мне ее во время поездки. Это ужасно.

– Это была огромная утрата, имевшая множество последствий. Ну, не будем об этом. Садитесь, грейтесь, остальные скоро подойдут.

Сандрина устроилась за ближайшим к огню столиком, прямо

под снимками.

– Остальные?

– Да, я знаю, по крайней мере, одну персону, которой не терпится вас обнять: это Франсуаза! Они были неразлучны с вашей бабушкой! Это та, которая с макияжем…

– Значит, вторая – моя бабушка?

– Да… Сюзанна.

– Я не думала, что она такая красивая.

– Красивая, умная и очень добрая. Нам ее так не хватает, – вздохнул Виктор, неподвижно застыв перед фотографией.

– Почему вы до сих пор остаетесь на острове? Почему не возвращаетесь на континент? – спросила Сандрина, делая глоток пива.

– Потому что все мы тут пленники, милая девушка. Только поэтому, – ответил Виктор, не сводя глаз со снимков.

Она подождала продолжения, разъясняющего эти загадочные слова, но мужчина больше не проронил ни слова. Впервые за все время с момента их встречи он не улыбался и казался отсутствующим, словно его сознание, покинув тело, сосредоточилось в другом месте, в совершенно другой эпохе.

– Как это… пленники? – все же решилась спросить Сандрина.

– О… прошу прощения, я несу вздор, – произнес он, возвращаясь к жизни, – просто ваше присутствие напомнило мне о Сюзанне и… Простите, меня, старика, иногда заносит… Отдыхайте, я пойду приготовлю ужин. Поль ест за четверых, и вам тоже не мешало бы подкрепиться. Я вас оставлю, до скорой встречи.

Он бесшумными шагами направился в сторону кухни, слегка прихрамывая.

Сандрина в тишине допила пиво. Через окна ресторанного зала она наблюдала, как густеют сумерки. Ветер, дующий с моря, трепал ветви сосен, и если прислушаться, можно было услышать его заунывную песню. Темнота все больше окутывала пейзаж. Блестящие скалы превратились в угрожающие тени, похожие на солдат, неподвижно застывших в ожидании штурма. Поль дал ей ценный совет. Она представила себя в незнакомом доме своей бабушки среди мебели и воспоминаний призрака. «Не забывая о заколдованном лесе», – насмешливо подумала она, вспомнив слова молодого снабженца.

В эту секунду дверь гостиницы распахнулась. На пороге появилась пожилая женщина, ежась от ветра, который тут же ворвался внутрь, принеся с собой капли дождя, забрызгавшие ковер у входа.

Поставив свой зонтик, она бросила быстрый взгляд в сторону Сандрины, после чего направилась к музыкальному автомату. Порывшись в кармане куртки, она постучала по клавишам, наклонилась и опустила монету в щель автомата. В ту же секунду комнату наполнили звуки пианино, и первые слова песни межвоенных лет украсили атмосферу ресторана.

Говори со мной о любви,Ну скажи мне ласковое слово,Очень нежные речи твоиМое сердце слушать готово.

Сандрина почувствовала, как сжалось ее сердце.

Эта песня…

Ею овладело странное чувство.

Ощущение опасности, источник которой она не могла определить, пробудило в ней когда-то уже испытанное чувство тревоги, но ей не удавалось вспомнить, где и когда это было. Она пристально смотрела на незнакомку, приближавшуюся к ее столику, в то время как неприятные мурашки исполняли дикий танец по всему ее телу. В тот момент, когда пожилая женщина открыла рот, густо намазанный

блестящей помадой, Сандрина вспомнила, когда она уже испытывала точно такое же чувство – это было во время отъезда с фермы, где коров разрисовали фашистскими крестами, когда она заметила на крыльце свои тщательно вычищенные кроссовки…

Шепот сладкий и вкрадчивый твойОдурманил меня до дрожи,Несмотря ни на что, ты мой,Я хочу тебе верить все же.Говори со мной о любви…Ну скажи мне ласковое слово.

– Здравствуй, дитя мое, – произнесла Франсуаза, убирая с лица седую прядь волос, – я так рада с тобой познакомиться… Мне столько нужно тебе рассказать…

11

Сюзанна 1949 год

– Франсуаза!

– Я всего лишь пробую соус!

– У тебя хотя бы руки чистые? – возмущенно спросил Виктор, помешивая содержимое кастрюли.

Франсуаза заговорщицки подмигнула Сюзанне. Та стояла за кухонным столом и с улыбкой чистила морковь, стараясь не запачкать свою блузку.

– Мой дорогой Виктор, – жеманно произнесла Франсуаза, приближаясь к повару, – такие умелые руки должны заниматься другими вещами, а не ощипывать птицу или готовить горячий шоколад… Война окончена, единственный, кому сейчас можно стоять по стойке смирно, это…

– Франсуаза! – притворно смутилась Сюзанна, прыснув со смеху, как школьница.

– А что? Если он не хочет меня поцеловать, пусть хотя бы поцелует мою помаду, для начала хватит…

– Ступайте отсюда, дайте мне спокойно работать, скоро у детей закончится урок, а еда сама собой не приготовится…

– До скорого! – бросила Франсуаза, беря свою коллегу под руку.

– Мне кажется, я ему нравлюсь, – прошептала она, выходя из кухни.

Прошла неделя с момента приезда воспитанников. Работники заняли свои места в тщательно организованной директором структуре лагеря. В качестве старшей воспитательницы (статус больше почетный, чем реальный) Сюзанна жила ближе всех к лагерю, в доме, построенном прямо у выхода из леса, который вел к бункеру. Остальная часть персонала разместилась в домах, расположенных чуть дальше, на западе острова. Гостиница, построенная во время войны, чтобы принимать излишки личного состава, использовалась персоналом в том же качестве. Так, вечерами, после работы они могли свободно выпить там по кружке пива. Ночью дежурила вторая команда, преимущественно состовшая из няни и врачей, которые помогали детям справиться с кошмарами, лихорадками или внезапными головными болями. Работники двух команд виделись редко, только на летучках, когда сменяли друг друга.

Франсуаза с Сюзанной направились к комнатам детей, чтобы проверить, что в каждой из них наведен порядок и заправлена кровать. Это было частью правил – следить за тем, чтобы дети поддерживали в порядке свое жилище. «Долгое время они не могли себе этого позволить, так как большинство из них жили в трущобах. Мы должны сделать так, чтобы они вели себя как дети своих родителей, а не как дети войны. Им следует снова научиться дисциплине, вставать в определенное время, посещать занятия, мыть руки перед едой… А также вновь наслаждаться свободой, как обычные беззаботные дети. В этом им помогут спорт, работа в саду, постройка шалашей или просто право на безделье. Мы оставляем за ними выбор проводить свое время так, как им хочется. Роскошь, о которой они успели забыть», – уточнил директор.