Убить волка
Шрифт:
2) обр. наглый, бесстыжий
2. В оригинале устоявшаяся фраза "друг познается в беде" - "??????". Далее по тексту говорится, что в армии грубые шутки и подколки были самым обычным делом. Часто с виду это были вполне с виду приличные выражения, но стоило поменять пару иероглифов местами, как они звучали крайне пошло. Если поменять местами первые два иероглифа в этой фразе, мы получим выражение "долго трахался", что очень возмутило маршала.
3. ???
– pipagao - лекарство для горла (экстракт из листьев субтропической мушмулы)
4. ???
– qintianjian - приказ
5. Метафора, обычно о тяжелом положении в стране\мире\у беженцев.
6. ????
– le ji sheng bei - чрезмерная радость влечёт за собой печаль.
Глава 83 «Контратака»
____
Цзыси, прошу, не лишай меня того, что уже мне дал.
____
Поскольку Гу Юнь ничего не смыслил в иглоукалывании, то мог только в точности следовать указаниям барышни Чэнь. До него раньше доходили несколько преувеличенные слухи, что якобы одна неправильно поставленная игла может парализовать человека, поэтому он действовал крайне осторожно и взвешенно, вымеряя каждую мелочь — вплоть до глубины втыкания игл. С его плохим зрением это было нелегкой задачей.
Вздохнул с облегчением Гу Юнь лишь тогда, когда последняя игла встала на место. В процессе от волнения он вспотел и вытер руки лежавшим рядом поясом-полотенцем [1]. Когда он снова повернулся к своему пациенту, то заметил, что Чан Гэн наклонил голову на бок и, не моргая, его разглядывал. Двойные зрачки и алые проблески исчезли, взгляд его сделался спокойным и отстраненным. Слабый свет от паровой лампы отражался в глазах Чан Гэна, словно язычки пламени в масляном светильнике, зажженном перед статуей Будды.
— Куда ты смотришь? — спросил Гу Юнь.
Чан Гэн приподнял уголки губ в подобии улыбки: из-за того, что тело его было истыкано серебряными иглами, лицевые мышцы парализовало, и он не мог даже рассмеяться.
Гу Юнь невольно залюбовался плавными изгибами его красивой спины. Как бы не хотелось ему сейчас «отыграться», он не смел нарушить указания лекаря и распускать руки. Наконец он откашлялся и произнес:
— Все. Хватит уже улыбаться. Лучше ложись поскорее спать. Тебе завтра разве не надо рано вставать?
— Цзыси, — из-за того, что Чан Гэн не мог пошевелить лицевыми мускулами, говорил он исключительно тихим нежным шепотом, и от этого его слова звучали еще более капризно. — Ты меня поцелуешь?
Гу Юнь строго на него посмотрел:
— Ты, что, нарываешься? Похож на ежика, а все равно пытаешься меня соблазнить.
Чан Гэн успел прекрасно его изучить — одного обращения «ифу» было бы достаточно, чтобы тот сдался без боя. Каким бы бесстыдным не казался Гу Юнь, глубоко внутри он оставался человеком благородным и, пока в тело принца были воткнуты иглы, пальцем бы его не тронул. Поэтому с едва заметной улыбкой Чан Гэн уставился на Гу Юня. В глазах у него играли озорные
Гу Юнь про себя подумал: «Свалился же ты на мою голову».
Впрочем, Гу Юнь не был не знавшим плотских желаний старым монахом. Плечи сидевшего перед ним прекрасного юноши были такие широкими, а талия — тонкой. Волосы черным атласом рассыпались по белым плечам. Разве можно остаться равнодушным? Гу Юню ничего не оставалось, кроме как выпрямиться и прикрыть глаза, чтобы немного отвлечься... Вскоре рядом раздался шорох. Открыв глаза, Гу Юнь увидел Чан Гэна, подобно трупу поднявшегося с кровати. Тот легонько поцеловал его, а затем мягко поймал его верхнюю губу своими, оттягивая и посасывая. Густые его ресницы едва заметно дрожали, что никак не вязалось с напряженным из-за игл выражением лица.
Больше всего Гу Юню хотелось оттолкнуть этого наглеца куда подальше, но тело его было утыкано иголками — непонятно за что ухватиться-то. В итоге он не успел ничего предпринять, потому что Чан Гэн повалил его на кровать.
Его полуобнаженный возлюбленный прижался к нему. У Гу Юня дернулся кадык. Ему казалось, что его непоколебимое терпение вот-вот станет стальным. Вне себя от гнева он шлепнул Его Высочество Янь-вана по заднице и заорал:
— Ты, что, сдурел?! Мы же не вытащили иглы!
Чан Гэн уткнулся подбородком в изгиб его шеи и пробормотал:
— Ничего страшного. Когда в тот день ты лежал в моих объятиях, мне все казалось, что это сон. Уже много лет не снилось ничего приятного. Если сон хорошо начинался, то вскоре оборачивался кошмаром. Я сам себя тогда перепугал и это спровоцировало ужасные видения.
Гу Юнь поднял взгляд к пологу над кроватью и спросил:
— Что ты обычно видишь в этих кошмарах?
Непонятно было, услышал ли его Чан Гэн или нет. Тот не спешил с ответом — только пристально глядел и периодически целовал его щеку.
Гу Юнь протянул руку, чтобы помешать ему.
— Не приставай. Ты только и можешь, что разжечь во мне огонь, а остальное — уже не твоя забота.
Чан Гэн вздохнул. Впервые в жизни ему захотелось нарушить строгий наказ лекаря. Не удержавшись, он понизил голос и произнес:
— Тебе к лицу парадные одежды.
Гу Юнь нашел на его теле место, куда не были воткнуты иглы, и осторожно обнял.
— Разве все, что я ни надену, мне не к лицу?
Его немного клонило в сон. Из-за того, что Чан Гэн маялся бессонницей, в комнате постоянно курились успокоительные травы. Непонятно, действовали ли они вообще на принца, зато Гу Юнь, как рыбка, случайно заплывшая в чужой пруд, засыпал все раньше и раньше.
После того покушения западных стран его старые раны напомнили о себе. Прошло целых полгода, и Гу Юню заметно полегчало, но он чувствовал, что здоровье его уже никогда не будет таким, как прежде. На поле боя Аньдинхоу был точно натянутая тетива. Но стоило ему вернуться во дворец, где не нужно спать с боевым топором под подушкой [2], и тетива эта ослабла. Все чаще на него накатывала непроходящая слабость. Они перекинулись всего парой слов, но глаза уже закрывались.
Чан Гэна всегда восхищало его бесстыдство, поэтому со смешком ответил: