Убить волка
Шрифт:
— Вот бы ты наряжался лишь для меня — чтобы никто больше не видел тебя в парадных одеждах, броне или повседневном платье и не бросал жадные взгляды...
Не понять было, сказано в шутку или всерьез. Лежавший с закрытыми глазами Гу Юнь счел, что это были лишь нежные игривые слова, что приятно нашептывать в постели. Он недобро ухмыльнулся:
— Боюсь, что это невозможно. Но ты единственный можешь любоваться мною без одежды.
Взгляд Чан Гэна мгновенно изменился. Торчащие по всему телу серебряные иглы не помешали ему медленно поднять руки и начать беспорядочно гладить тело любимого,
Гу Юнь уклонился от поставленных им самим игл, после чего похлопал Чан Гэна по спине и сонно пробормотал:
— Не шали. Мало я в тебя иголок воткнул?
Снаружи кто-то тихонько постучал в окно.
Глаза у Гу Юня по-прежнему слипались.
— Хм? Я открою.
С этими словами он осторожно оттолкнул Чан Гэна в сторону и распахнул маленькое ажурное окно. Грязная деревянная птица влетела в комнату и упала прямо ему в ладонь. Выглядела это изделие довольно старым. Гу Юнь с его собачьим нюхом сразу учуял исходивший от нее сильный запах сандала.
Он вернулся в постель и передал птицу Чан Гэну.
— Письмо от плешивого осла Ляо Жаня? Куда это он, интересно, на этот раз сбежал?
После того, как Ли Фэн провел зачистку в храме Хуго, его настоятелем собирались назначить Ляо Жаня за успешное спасение правителя. Вот только Ляо Жань категорически отказался от этого поста, предпочтя бездельничать в храме, а вскоре отправился странствовать по свету как бродячий монах.
— Он помогает беженцам обустроиться в Цзянбэй. — Чан Гэн не очень ловко поднялся. — Иногда простой люд охотнее верит словам монаха, чем чиновников.
Чан Гэн вскрыл брюшко деревянной птицы, достал письмо и быстро проглядел его. Улыбка на его лице тут же угасла. Спустя некоторое время он тяжело вздохнул и отложил письмо в сторону.
Гу Юнь взял послание в руки и сам прочел, после чего спросил:
— Если в Цзянбэй эпидемия, то почему об этом ничего не слышно?
— Климат у них жаркий и влажный. Умерло много людей. Если вовремя не позаботиться о трупах, то неудивительно, что начнется эпидемия... В прошлом году Великий канал восстанавливали. Я поручил чиновникам устроить беженцев, а эти лживые ублюдки скрыли от меня правду, — прошептал Чан Гэн, сев в постели. Вид у него был до того изможденный и усталый, что казалось, душа его держится в бренном теле лишь при помощи нескольких серебряных иголок. Он посмотрел на угол кровати. Из-за длинной тени от лампы в изголовье кровати казалось, что лицо его еще сильнее осунулось. — Я надеялся на то, что принятых мер хватит хотя бы года на два, а потом я что-нибудь придумаю. Кто знал, что все так обернется...
Если бы система не прогнила до основания, то благородные местные чиновники не напоминали бы разбойников...
Гу Юнь заметил, что Янь-ван совсем не удивлен таким поворотом событий, поэтому спросил:
— Так ты обо всем этом знал?
Чан Гэн замер.
— Цзыси, помоги вытащить иглы. Мне полегчало.
Императорский двор продолжал свои распри несмотря на то, что жители страны были истощены войной, и многие погибли.
Гу Юнь аккуратно вытащил иглы, после чего достал тонкие одежды и накинул их на Чан Гэна. Затем он крепко обнял его за талию и сказал:
— Не думай сейчас об этом.
Чан Гэна взволновали его слова — он повернулся к Гу Юню и резко спросил:
— Неужели ты готов помочь мне с чем угодно?
Подумав, Гу Юнь дал ему следующий ответ:
— Кроме вещей незаконных и бесчестных. Если ты попросишь меня о звездах с небес, я не смогу подарить тебе луну. Но в любую непогоду я готов подставить к небу лестницу, чтобы помочь тебе их достать. Так пойдет?
Последнее предложение он сказал с веселым выражением лица, и оттого это походило на шутку, но на этот раз Чан Гэн не засмеялся. Может быть, после игл его занемевшее тело еще не расслабилось, а может, он уловил в словах Гу Юня скрытый подтекст.
Гу Юнь нежно поцеловал его в ухо.
— Иди сюда, ложись.
Вместо того, чтобы последовать его просьбе, Чан Гэн схватил Гу Юня за подбородок. Еще недавно принц был совершенно спокоен, словно море звездной пыли, но вдруг небесная синева пошла рябью, и от привычной мягкости не осталось и следа. Его щеки побледнели, а глаза — потемнели; на руках вздулись вены, пробуждая силу мифического древнего злого божества.
Когда Гу Юнь недовольно нахмурился, мертвая хватка Чан Гэна чуть ослабла. Долгое время юноша смотрел на него с непередаваемым выражением лица.
— Цзыси, прошу, не лишай меня того, что уже мне дал.
— Хорошо, — спокойно ответил ему Гу Юнь. — Все доходы от поместья теперь твои, но можешь хотя бы раз в месяц давать мне немного серебра на карманные расходы?
Выслушав его отговорку, Чан Гэн помрачнел, а Гу Юнь лишь рассмеялся, обнял его и повалил на кровать.
— Да не брошу я тебя, клянусь Небесам. Что ж ты такой недоверчивый? Лучше засыпай поскорее. Я вот ужасно устал.
Чан Гэн не хотел менять тему:
— А если я и правда...
— Я тебя не оставлю, даже если ты сойдешь с ума, — Гу Юнь удобно устроился на его согнутой руке, используя её вместо подушки. Пару раз он легонько шлепнул Чан Гэна, а затем закрыл глаза. — Если ты сбежишь и кого-нибудь покалечишь, то я переломаю тебе ноги и запру в поместье. Будешь круглые сутки сидеть под моим неусыпным надзором. Теперь доволен? Вот зачем ты среди ночи напрашиваешься на взбучку...
Хотя ему не сказали ни одного ласкового слова, дыхание Чан Гэна резко участилось, а глаза загорелись от голодного желания. И тут он наконец вспомнил наказ барышни Чэнь. Помня ее совет, он решил не провоцировать Кость Нечистоты, поэтому лишь одарил Гу Юня внимательным взглядом и покорно прилег рядом.
С закрытыми глазами Чан Гэн мысленно представлял описанную им сцену. Все его тело напряглось. В его фантазиях Гу Юнь действительно сломал ему ноги и запер в поместье — сойдет и маленькая темная комната, он бы ни слова против не сказал.
Страдая от бессонницы, Чан Гэн долго ворочался — пока наконец не протянул руку и не схватил Гу Юня за запястье.
— Говоришь, что если я сойду с ума, то ты запрешь меня в поместье. Так вот, если потом ты пожелаешь от меня избавиться, дай мне бутылочку "Хэдинхун" [3]. После того, как ты уедешь, я покончу с собой... Ай!