Убийство в Амстердаме
Шрифт:
2
Первый серьезный акт неповиновения Айаан Хирси Али совершила в Кении, где десять лет прожила в изгнании со своей семьей. Это произошло в конце 1980-х годов, когда шла война между Ираном и Ираком, а Салману Рушди был вынесен смертный приговор. Айаан была хорошей мусульманкой, даже больше чем хорошей мусульманкой. Под влиянием сестры Азизы, ее любимой учительницы в мусульманской средней школе для девочек в Найроби, она укутывалась с головы до ног, участвовала в демонстрациях против Рушди и даже подумывала о том, чтобы принять участие в боевых действиях на стороне исламских вооруженных сил Ирана против иракского режима Саддама Хусейна. Она шокировала своих одноклассниц, показывая им фотографии убитых мусульман из экстремистских журналов, и заявляла, что готова умереть за Аллаха. Вопреки сомалийским обычаям, она отказывалась обмениваться
Однако в тайне от других она дружила с кенийским юношей, который, хотя и являлся благочестивым мусульманином, в данном вопросе был готов дать себе поблажку. Ситуация была чревата скандалом не только потому, что ей надлежало производить на свет сыновей для члена ее собственного клана; ей вообще запрещалось иметь близкие отношения с молодыми людьми. Поэтому они встречались тайно, в темноте кинотеатра. Она до сих пор помнит фильм, который они смотрели, сидя рядом и соприкасаясь руками. От одного прикосновения его руки ее бросало в дрожь. Она испытывала чувство вины и страх, но все равно не могла сдержаться. Фильм назывался «Тайный поклонник», это была голливудская комедия об американских старшеклассниках, запутавшихся в любовных увлечениях. Сам факт, что такое возможно, что молодые люди целуются, ничего не боясь, стал откровением.
На экране они увидели свободу, хотя и показанную в комическом ключе, свободу, связанную с Западом, с Америкой, где учился ее отец, Хирси Маган Иссе, политический активист и противник диктатора Мохаммеда Спада Барре. Лингвист по специальности, он верил в демократию и в образование для женщин, в том числе для собственных дочерей. Соединенные Штаты служили для него примером. Если такая молодая страна, как США, смогла добиться успеха, сказал он себе, то сможет и Сомали. Когда родилась Айаан, он сидел в тюрьме как политический диссидент. В первый раз они встретились, когда ей было шесть лет. Его имя Айаан слышала только в обрывках разговоров, которые велись шепотом. И хотя они живут далеко друг от друга, она до сих пор преклоняется перед ним.
Айаан восстала не против него – это произошло позже. Да и в Кении он бывал очень редко. Ее непосредственная проблема носила сексуальный характер, но была связана со многими другими вещами: как примирить учение ислама, в которое глубоко верили ее мать и неграмотная бабушка, ее любимая учительница сестра Азиза, ее кенийский приятель, она сама и даже ее прогрессивный отец, с физическим и чувственным влечением? Почему они с Юсуфом (так она его называла) могли встречаться только украдкой, в темноте, как воры? Почему она должна была все время лгать о том, что казалось таким естественным? Что отделяло ее от мира американских школьников, увиденного на экране?
Чаще всего Айаан Хирси Али критикуют за ее якобы однобокое представление об исламе. Как и все основные религии, мусульманская вера имеет различные формы и степени ортодоксальности. Некоторые ритуалы, например женское обрезание, носят не религиозный, а культурный характер. В случае с Айаан это была традиция ее сомалийского племени дарод. Когда ее отец, противник этого обычая, был за границей, бабушка сделала обрезание Айаан и ее младшей сестре.
Однако Айаан убеждена в том, что социальные, экономические и политические проблемы, преследующие исламский мир – терроризм, бедность, диктатура, отсутствие научного прогресса, – можно хотя бы отчасти объяснить свойственным всем мусульманам, независимо от культуры, искаженным представлением о сексуальности. Все сводится к тому, что Шафина, молодой кинорежиссер из Амстердама, сказала о своем отце и его имаме: «Чуть что, сразу дочь» – навязчивая идея о чести семьи, зависящей от чистоты женщин.
Вот что Айаан Хирси Али пишет о мусульманской сексуальной морали: «‹…› она берет начало в древних племенных общинах, но освящена Кораном и получила дальнейшее развитие в историях о жизни пророка. У многих мусульман эта мораль выражается в навязчивой идее о девственности. Девственности придается такое значение, что люди не замечают личных и социальных катастроф, являющихся следствием этой навязчивой идеи». [26]
Бабушка Айаан держала козла. Вечером, когда козы соседа проходили мимо их участка, козел бросался следом и покрывал одну из них. Потрясенная этой демонстрацией животной силы, Айаан спросила бабушку, почему козел ведет себя так агрессивно. Виноваты соседи, ответила бабушка. Если они не хотят, чтобы наш козел покрывал их коз, пусть гонят их по другой тропинке. Айаан рассказывает эту историю, чтобы пояснить, в чем проблема мусульманской морали. «Что касается секса, – пишет
26
Цит. по кн: Ayaan Hirsi Ali. De maagdenkooi. Augustus: Amsterdam, 2004.
На Западе все было совсем иначе. Айаан могла судить об этом по фильму, а возможно, об этом свидетельствовал сам английский язык. Язык сомали был для сказок, мифов и племенного фольклора; арабский язык был языком пророка. Но английский язык представлялся ей языком науки, разума. Ей нужен был английский язык – благопристойный, даже несколько чопорный английский ее индийских учителей в Кении, чтобы «привести в порядок свои мысли».
«Единственная реальная надежда для мусульман, – писала она по прошествии более чем десяти лет после того свидания в кинотеатре Найроби, – заключается в более критичном отношении к себе, в проверке моральных ценностей, почерпнутых из Корана. Только тогда им удастся вырваться из клетки, в которую они заперли своих женщин, а значит, и самих себя. Пятнадцать миллионов мусульман, живущие на Западе, находятся в самых подходящих условиях для претворения этой надежды в жизнь».
На Западе, объяснила она, мусульмане могут говорить то, что думают, не боясь наказания или смерти. Было бы ошибкой не воспользоваться столь благоприятными обстоятельствами.
3
Однажды, когда мы с Айаан Хирси Али ехали по Гааге в бронированном автомобиле, она рассказала мне о своем детстве. Она говорила тихо, почти застенчиво, но это впечатление было обманчивым. За вежливой улыбкой и мягким голосом скрывалась твердость, о которую разбивались все нападки на ее убеждения. Начальник ее охраны сидел на переднем сиденье. Второй автомобиль двигался перед нами, проверяя маршрут движения на наличие потенциальной опасности, а еще один следовал позади. Когда Айаан начала выступать в Голландии, указывая на опасность мусульманского экстремизма, ей стали угрожать смертью. После выхода на экраны фильма «Покорность» и убийства ван Гога ей пришлось жить практически на нелегальном положении: сначала в военных городках и на конспиративных квартирах, затем под постоянной охраной.
Мы проехали расположенный недалеко от футбольного стадиона район Трансвааль, где раньше жили семьи голландских рабочих, а теперь население почти на 100 процентов состоит из «аллохтонов». Этим уродливым и относительно новым бюрократическим термином обозначают иностранцев неевропейского происхождения. Всего несколькими днями раньше я прочитал газетную статью об этом районе, через который в детстве каждое воскресенье проезжал на велосипеде по пути на стадион. Одной из немногих «аборигенов», решивших остаться, была старуха, прозванная «королевой Трансвааля». Она сказала журналисту, который брал у нее интервью, что первыми иностранцами, приехавшими сюда в 1960-е годы, были чернокожие из Суринама. Но с ними проблем не возникало.
«Неприятности начались, – вспоминала она, – когда в нашем районе поселили кучу марокканских и турецких семей. Они не имели никакого понятия о том, как вести себя в нашем обществе. Мешки с мусором выбрасывали со второго этажа прямо на улицу, на балконах резали коз и тому подобное. Хуже всего то, что мы говорим на разных языках. У вас с потолка течет вода, а вы не можете сказать соседям сверху, чтобы они закрыли кран. Это раздражает». [27]
Я думал о королеве Трансвааля, когда мы проезжали мимо угрюмых домов с заколоченными окнами и надписями на стенах. Из рваных полиэтиленовых пакетов на тротуары высыпался мусор. Как обычно, на каждом шагу торчали спутниковые антенны. На главной торговой улице большинство мясников торговали халяльным мясом. Кофейни и шашлычные, конечно, выглядели живописнее, чем что-либо в городе моего детства. Однако нельзя считать всех «автохтонов», уехавших отсюда, расистами. Королева Трансвааля говорила правду, которую предпочитают не слышать те, чья жизнь изолирована от культурных конфликтов и общей запущенности «тарелочных кварталов».
27
Volkskrant, 18.08.2004.