Убийство в Амстердаме
Шрифт:
Она считает, что ее мечту об освобождении мусульман на Западе саботируют западные культурные релятивисты, которые борются с расизмом, заявляя: «Если вы критикуете ислам, вы – расист, исламофоб или фундаменталист от просвещения». Или: «Это – часть их культуры, которой вы не должны их лишать». «‹…› Так клетку не удастся сломать никогда. Представители Запада, избравшие своей профессией распределение социальных пособий и помощи в целях развития или представляющие интересы меньшинств, заключили сатанинский договор с мусульманами, заинтересованными в сохранении клетки». [30]
30
Цит. по кн: Ayaan Hirsi Ali. De maagdenkooi. Augustus: Amsterdam, 2004. P. 20.
Айаан
«О да, – сказала она в «Кафе де Флор», когда я спросил ее об Америке, – в Нью-Йорке, где можно увидеть людей с разным цветом кожи, я чувствую себя как дома. Некоторые настолько черны, что кажутся почти синими. У многих цветных дела идут очень хорошо, и это подтверждает, что успех не зависит от генетики».
Как и следовало ожидать, Айаан ушла от социал-демократов и вступила в партию свободного предпринимательства, WD. В партии, большинство которой составляют белые мужчины, с восторгом встретили красивую чернокожую женщину, критикующую государство всеобщего благоденствия и мусульманский радикализм, словно ходячая статуя Свободы. Но этот шаг еще больше отдалил ее от прогрессивных левых, видевших в ней теперь не просто врага мультикультурализма, но и отступницу. В результате к Айаан приклеился ярлык любимицы консервативно настроенных белых мужчин средних лет – профессоров философии Просвещения, хранителей европейских ценностей, защитников прав «коренных» голландцев, живущих в страхе перед иностранной угрозой.
Но и для WD она была излишне радикальной. Лидеры этой партии типичных «регентов» больше всего не любят, когда раскачивают лодку, а целью Айаан было именно это. Она всегда была скорее активистом, чем политиком, поэтому компромиссы и сделки, хлеб политиков, были не для нее. Как Пим Фортейн или ван Гог, она жаждала будоражить умы. Она хотела стать Вольтером ислама, критиковать веру, 'ecraser l'inf^ame [31] . «Мусульманской культуре, – писала Хирси Али, – нужны книги, «мыльные оперы», стихи и песни, объясняющие, что есть что, и высмеивающие религиозные правила…» Она считала, что нужен фильм наподобие «Жития Брайана по Монти Пайтону», английской пародии на Иисуса Христа. Фильм о пророке Мохаммеде, снятый арабским Тео ван Гогом.
31
Раздавить гадину (фр.). Выражение Вольтера, призывавшего бороться с суеверием и нетерпимостью. (Прим. перев.)
9
Я встретил Фунду Мюжде, голландку турецкого происхождения, артистку кабаре и газетного обозревателя, в кафе в Амстердам-Норд, старом рабочем районе на другом берегу залива, напротив Центрального вокзала. Ее отец когда-то работал там и жил во временных бараках для турецких гастарбайтеров, прозванных Лагерем Ататюрка. Он приехал в 1960-е годы, в поисках лучшей, более независимой жизни и образования для детей. В Анкаре он получил разрешение на работу, но только после того, как врач заглянул ему в рот и в задний проход, словно рабочей лошади. Голландские вербовщики рабочей силы отдавали предпочтение неграмотным мужчинам, с которыми у нового начальства будет меньше неприятностей.
Амстердам-Норд – район скромных семейных домов, построенных в 1920-е годы для рабочих верфей, теперь уже давно закрытых. Мемориальная доска на одном из зданий напоминает о надеждах, возродившихся в те дни, после окончания кровопролитной
Среди аккуратных домиков стоит большая новая мечеть. Бородатые мужчины в джеллабах стоят около входа или сидят на скамьях, переговариваясь на берберском языке. В нескольких минутах ходьбы от мечети находится приют для женщин, подвергшихся физическому насилию, которым управляет Паул Схердер, голландец, принявший ислам после того, как женился на марокканке. Во время нашей последней встречи он рассказал мне, с какими трудностями столкнулся после и сентября, а затем после убийства ван Гога, когда мусульмане боялись плевков и оскорблений. Чиновники стали вести себя более жестко, а иногда даже жестоко, особенно те, которые сами являются выходцами из иммигрантских семей. Именно они, сыновья марокканских или турецких рабочих, демонстративно отказывались снять обувь, придя в чужой дом, наступали ногами на молитвенные коврики, заставляли старого египтянина снять рубашку и показать свежий операционный шрам, чтобы удостовериться, что он действительно был в отпуске по болезни. Они лучше любого коренного голландца знали все тонкие и не очень тонкие способы унизить напуганного «аллохтона».
Фунда Мюжде – красивая брюнетка с короткой стрижкой. Ее речь, как и жестикуляция, типична для амстердамской актрисы – быстрая, немного театральная, слова налетают одно на другое не всегда в правильном порядке. В 2003 году она приняла участие в гастролях труппы, выступавшей со спектаклем «Монологи под паранджой». Турецко-голландские и марокканско-голландские актрисы рассказывали со сцены об интимных переживаниях мусульманских женщин, связанных с потерей девственности или мастурбацией, которые они не привыкли обсуждать публично. Айаан однажды сказала мне, что во время первого приезда на Запад ее больше всего удивило то, что женщины откровенно говорят о своей половой жизни.
«Монологи под паранджой» были навеяны «Монологами вагины». [32] Кроме профессиональных актрис читать монологи со сцены приглашали известных голландок, в том числе и Айаан Хирси Али.
«Колоссальный успех!» – сказала Фунда, которую это не только восхищало, но и тревожило. «Когда дело касается ислама, – объяснила она, – достаточно пукнуть, чтобы обратить на себя внимание». Беспокоил ее и состав аудитории. Отчасти из-за высокой стоимости билетов в зале присутствовало мало женщин-мусульманок. Монологи из жизни мусульман читались в основном для немусульман, представителей среднего класса. Оригинальная идея использовать сцену, чтобы начать дискуссию среди мусульман, оказалась иллюзией.
32
Пользующаяся скандальной популярностью пьеса американского драматурга Ив Энслер, феминистки и поборницы прав гомосексуалистов. (Прим. перев.)
Фунда восхищается Айаан Хирси Али, отдает должное ее храбрости, но все же не может скрыть своего неодобрения, касающегося не столько того, что она говорит, сколько того, как она это говорит, ее отношения, ее стиля. «Я живу в Голландии намного дольше, чем Айаан, – пытается объяснить она. – Я в большей степени, чем она, являюсь частью этого общества. Я четырнадцать лет работала с беженцами. И я всегда противостояла тем людям, которые отдаляются от себе подобных, ведут себя высокомерно, потому что стыдятся своего происхождения». Слушая эти обвинения, я думал о рэп-группе из Гааги и их ненависти к «грязному туземному клону».
Здесь присутствовал элемент конкуренции, своего рода соревнования, в котором Айаан не могла победить, опираясь на разум. Соперничество между иммигрантами – не только вопрос возраста или места рождения. Однажды в амстердамском трамвае я видел, как чернокожий суринамец обругал пожилого турка, мешавшего ему пройти. Обругал за то, что тот не говорит «на нормальном голландском языке, как все остальные». В шашлычной около Центрального вокзала я разговорился с владельцем, арабом из Назарета, о Европейском союзе. Голландцы, по примеру французов, только что проголосовали против предложенной Конституции ЕС. Как проголосовал он? «Против, конечно», – ответил он на беглом голландском, но с акцентом. Его позиция сводилась к следующему: «Скоро эти турки и другие иностранцы захотят присоединиться к Европе, но они отстают от нас на пятьдесят лет. Мы не можем позволить себе ждать их».