Убийство жестянщиков
Шрифт:
Я наконец-то успешно завершил дело. Да, во всем разобрался. Почувствовал ли я удовлетворение? Черта с два. Меня одолело чувство опустошения. Терзали ли меня сомнения? Не совсем. Я знал, но это меня не утешало. Меня терзала пустота, я ощущал ее физически.
Я снова вернулся к корням, к книгам. Я читал так, как будто от этого зависела моя жизнь. В 1991-м я напал на Дэвида Гейтса, на его первый роман «Джерниган», книгу, не слишком подходящую для наркоманов. Рассказчик
— А как насчет юмора?
— Такой же больной, как и Джерниган.
Существенное замечание. Но автор отыгрался, когда его номинировали на Пулитцеровскую премию.
Я принялся за его короткие рассказы. Сборник назывался «Чудеса невидимого мира». В рассказе «Звездный ребенок» гей оставляет большой город и навсегда возвращается в свой родной городок, где его заставляют играть роль отца для сына его сестры, который лечится от наркомании.
«По большей части он избегал водить Деке по ресторанам, и не из-за проблемы педерастии. Просто они вдвоем выглядели так одиноко в мире».
Я подумал, какое это замечательное слово — «педерастия». Несколько затруднительно вставить в обычный разговор, но кто знает, может, и пригодится.
Следующим шел рассказ «Безумная мысль». Женщина потеряла свою настоящую любовь и раздражается по поводу городской жизни с обиженным мужем.
«Все в порядке с Джоном Ле Карре, — сказал Поль. — Я, черт возьми, скорее стану читать его, чем этого долбаного Джона Апдайка. Если уж речь зашла о Джонах».
Зазвонил дверной звонок.
— Черт, — выругался я.
И встал, чтобы открыть дверь. Сначала я его не узнал.
— Старший инспектор Кленси?
Он был в гражданском, костюм-тройка. Такие распродавались в «У Пенни» три года назад. Он спросил:
— Войти можно?
— Ордер есть?
Его лицо помрачнело, и я сказал:
— Шучу. Заходи.
Привел его в кухню и спросил:
— Налить тебе чего-нибудь?
— Чаю, с удовольствием выпью чаю.
Он с трудом уселся на стул, напомнив мне человека, который недавно повредил себе спину. Оглядел помещение и сказал:
— Удобно.
Я посчитал, что это замечание не нуждается в ответе. Я внимательно всмотрелся в Кленси. Когда я с ним познакомился, он был тощим, как зубочистка. Мы были близкими друзьями. Все это было много лет назад. Теперь его живот вываливался из брюк. Глаза утонули в складках жира, лицо имело кирпичный оттенок, дышал он с трудом. Я поставил перед ним кружку и сказал:
— Печенье кончилось.
Он улыбнулся, прямо-таки волчий оскал, и сказал:
— Тебя можно поздравить.
— По поводу отсутствия печенья?
Он
— С этим лебединым делом. Все в городе только о тебе и говорят.
— Повезло, и только.
— А другое дело, касательно тинкеров, ты им еще занимаешься?
— Нет, я ничего не узнал. Пара ребят меня недавно побили, сказали, что по твоему указанию.
— А, Джек, это новички, они иногда слишком сильно стараются.
— Тогда зачем ты пришел?
— Просто навестить. Мы ведь так давно знаем друг друга.
— И не знаем ничего хорошего.
Он встал, не притронувшись к чаю.
— Еще одно.
— Да?
— Насчет Билла Касселла, местного бандюгана. Тебе лучше держаться от него подальше.
— Это предупреждение?
— Джек, ты становишься параноиком. Я только даю тебе дружеский совет.
Как только он вышел из двери, подъехала машина, вылез полицейский и открыл заднюю дверь. Я заметил:
— Впечатляет.
— Звание дает свои привилегии.
Я взглянул на него и сказал:
— Оно и видно: ты теперь человек с большим весом.
Я снова перечитывал Дерека Раймонда и отметил такой абзац:
Мне думается, что неважно, женаты вы или нет, устроены в жизни и живете вы с пташкой или нет, некоторые из них просто имеют ваш номер, как бомбы во время войны; и даже если они вам не слишком нравятся, вы все равно не можете ничего поделать — разве что вы согласны провести всю жизнь, споря с судьбой, и, возможно, одержать верх, если будете настойчивы, но я человек не того типа.
Несколько следующих дней я не высовывался. Случилась удивительная вещь. Я стал меньше пить. Необузданная тяга к наркотикам ослабела. Теперь я ощущал лишь смутную потребность, с которой мог бороться. Боялся: если выйду, нервы сдадут. Почитал Мертона в тщетной надежде на духовное насыщение. Ничего не получил.
По правде, он чертовски меня раздражал. Обычно это предшествовало резкому срыву. Когда позвонила Лаура, я сказал:
— Лапочка, у меня грипп.
— Я приду и полечу тебя.
— Нет-нет, я тут напичкан лекарствами.
— Я хочу тебя видеть, Джек.
— Но не такого больного.
— Мне без разницы.
— Господи, сколько раз надо повторять, не надо тебе видеть меня больным.
— Мне все равно.
— А мне нет. Самое большее три дня, и я буду в порядке.
И она раздражала меня. Мне трудно было бы назвать что-то или кого-то, кто бы меня не раздражал. На второй день затворничества раздался звонок в дверь. Открыл и увидел одного из тинкеров. Я как-то видел его вместе с Трубочистом. Я рявкнул: