Ученик аптекаря
Шрифт:
Кроме всех этих запечатанных в фирменную упаковку пилюль, таблеток, порошков, эмульсий, мазей, настоек и прочего Аптекарь готовил и собственные снадобья, в соответствии со своими понятиями о заболеваниях, их причинах и методах лечения.
В основе теории Аптекаря лежало представление о четырех сферах и связанных с ними основных потребностях, инстинктах и функциях организма. Человеку свойственна потребность в насыщении, то есть удовлетворение инстинкта питания, потребность в сексе, связанная с инстинктом размножения, потребность в общении – стадный инстинкт и, наконец, потребность в душевном наполнении, связанная с инстинктом творчества, который Магнус называл инстинктом игры: «Тварь мыслящая есть тварь играющая». Инстинкт этот может проявляться в самых разнообразных
Клиент, явившийся в аптеку с рецептом, получал предписанное лекарство. Если же клиент спрашивал совета, то Вероника, Елена и Мария спешили ему на помощь, рекомендуя разнообразные альтернативы. Но если человек, отчаявшись в конвенциональных методах, искал помощи и спасения на иных стезях, появлялся Аптекарь и после долгих бесед назначал курс лечения в соответствии со своей методой. Порой он заставлял человека изучать китайский язык. В другом случае исцеление наступало после курса танго. Биржа, стихосложение, любительский театр, экстремальные виды спорта – вот далеко не полный список «процедур», находившихся в арсенале Аптекаря. Однако порой он прописывал больному то, что называл эрототерапией.
– Большинство болезней есть результат расстройства сексуальной сферы, – утверждал Аптекарь, сидя в компании кавалеров под чучелом крокодила, – ибо сексуальная потребность тесно связана с потребностью в общении, с потребностью в творчестве и даже в питании.
– А каким образом это связано с питанием? – поинтересовался Поляк. – В том смысле, что на голодный желудок не больно-то…
– Фи, – наморщил нос Эли. – Элементарная диалектика. Как сказано: «И очищу тебя». Извержение есть процесс, противоположный наполнению, причем доставляющий не меньшее наслаждение…
– Большее, – перебил Кукольник.
– Особенно когда совсем невтерпеж, – согласился Аптекарь и продолжил: – Человек есть попытка гармонии в мире, который выше его разумения, мире, сотканном из оппозиций: правое – левое, высокое – низкое, холодное – горячее…
– Зло – добро, красота – уродство… – Оскар сделал нетерпеливый жест.
– Вот именно, – кивнул Аптекарь, – а раз так, излечение начинается с преодоления этих оппозиций, на первый взгляд непримиримых, то есть создания ситуации, где правое неотличимо от левого, высокое является низким, где горячее и холодное, красота и уродство суть одно и то же, а зло и добро сплавляются в амальгаму. Нет в этом мире ничего полярнее мужчины и женщины. Поэтому акт соития есть священный акт, имеющий отношение не столько к инстинкту размножения, сколько к достижению заветной гармонии. Что такое мистерии и оргии Древнего мира как не попытка приобщения к космосу? «Тикун» – исправление? – Он бросил взгляд в сторону Эли. – Каббала до кабалы? А институт священной проституции?
Надо сказать, что Аптекарь с энтузиазмом и уважением относился к институту проституции, вызывая этим гнев и возмущение феминисток и либералов.
– Проститутка – не жертва общества, а сестра милосердия, – сказал он. – Это вообще наиболее честный вид общения между полами, в котором нет места ни разочарованиям, ни ревности, ни обманам.
– А все эти стоны? – усомнился Анри.
– Это не обман, – твердо произнес Аптекарь. – Это терапия. Театр. Нечто вроде органной музыки в церкви. Прерывистое дыхание, страстные стоны не мешают им постоянно наблюдать за клиентом, чутко прислушиваться к его реакциям, желаниям, возможностям. Они исполняют свою работу честно, зная, что потом будет перерыв, сигарета, чашка кофе и никакого алкоголя, это как у летчика перед полетом, спасателя перед операцией. Они редко получают сексуальное наслаждение, но получают удовлетворение от хорошо, профессионально исполненного долга. По невежеству своему, – продолжал Аптекарь, – мы ассоциируем публичный акт соития с язычеством.
– Остроумное решение, – одобрил Эжен.
– Но что именно было в Святая святых? – продолжил Аптекарь.
– Ничего, – сказал Кукольник.
– Помнится, – откинулся на спинку стула Анри, – читал я у Апиона, будто была там ослиная голова.
– Антисемит твой Апион, – вскипел Поляк.
– Антисемит, – согласился Анри. – Но это вовсе не значит, что он обязательно говорит неправду.
– Ковчег завета там был, – произнес Эли. – Ковчег со скрижалями.
– Да, – отозвался Аптекарь. – Ковчег, сделанный в Синайской пустыне мастером Бецалелем по прямым указаниям самого Бога: «…и сделай из золота двух херувимов: чеканной работы сделай их на обоих концах крышки… и будут херувимы с распростертыми вверх крыльями… а лицами своими будут друг к другу».
– Исход, глава 25, стихи 18–20, – подтвердил Эли. – Это известно всем.
– А вот теперь, – Аптекарь вскинул брови, – то, что известно гораздо меньше. Как сказано в знаменитой каббалистической книге «Зоар»: «Один херувим имел вид женщины, другой – мужчины».
– А как же с запретом на изображение? – подал голос Художник. Обычно он помалкивал, машинально водя пальцем по салфетке. – Ведь не сотвори себе кумира, скульптуру и все такое прочее…
– Факт. Запрет нарушен. Причем не где-нибудь, а в Святая святых. По этому поводу припомни, кстати, о чем мы говорили раньше: левое – правое, можно – нельзя… По-видимому, нарушение запрета в самом святом месте (а на иврите, между прочим, место – это одно из имен Бога) указывает на то, что именно здесь, в месте наибольшей святости и высочайшего душевного напряжения, греховное становится праведным, зло – добром.
– Я слышал, будто после прихода Мессии свинья станет кошерной, – мечтательно произнес Поляк.
– «И возвеселилась душа», – хмыкнул Эли. – Боюсь, тебе еще долго придется нарушать запреты Всевышнего.
– Но это еще не все, – продолжал Аптекарь. – В главные еврейские праздники, праздник Кущей, на Пасху и Шавуот, когда народ был обязан совершать паломничество в Иерусалим, то, как сказано в Трактате Вавилонского Талмуда Иоша, «в час, когда Израиль восходил в Храм, сворачивали перед ним Завесу и показывали херувимов в любовном совокуплении и говорили: “Любите Господа, как мужчина и женщина любят друг друга”».
– Ну и ну! – восхитился Эжен. – Выходит, что они прямо-таки трахались перед всем честным народом?
– «И любил Иаков Рахель», – пробормотал Эли.
– Выходит, так, – кивнул Аптекарь, – тем паче, по свидетельству Трактата Баба Батра, когда Господь был своим народом недоволен, «когда не поступали по Его желанию, то херувимы эти отворачивались друг от друга, как ученик, избавившись от наставника, смотрит в сторону».
Тут Аптекарь бросил на меня быстрый взгляд, словно хотел удостовериться, куда это я смотрю, но я смотрел на него во все глаза, и он удовлетворенно продолжил:
– Ну, а если Господь был доволен, то они публично совокуплялись, причем, по словам все того же Трактата Иоша, когда Помпей Великий захватил Иерусалим и неверные зашли в Храм, то «увидели они херувимов в любовном соитии, выволокли их на улицу и говорили: “Вот те на… эти… ну… Израиль… со всеми их проклятьями и благословениями… занимаются такими делами!”».
– Что-то я не понимаю, – поморщившись, вмешался Оскар. – Раз Господь допустил осквернение Храма, стало быть, Он был евреями недоволен…