Удачная неудача Солнцеликого
Шрифт:
Воспоминания о нелепой размолвке с другом теребили остатки совести. Надо сгладить мой вчерашний усталый взбрык, хотя и спровоцировали меня знатно. Ваен, скорее всего просто не привык деликатничать, но с ним все труднее ладить. У мужика не хилые проблемы, это понятно, но сочувствовать ему, не зная сути, как-то не получалось. Трудно сосуществовать рядом с человеком, который то оттолкнет, то приманит добрым поступком. Просто знать, что Ваен не враг маловато для того уровня взаимного комфорта, который хочется иметь, раз уж так сложились наши соседско-дружеские отношения. Но помириться надо, хотя гордыня против. Впрочем, есть универсальный способ
Господи, как мало я ценила свободу прошлой жизни! Как хочется побыть одной хоть иногда. Как утомительно постоянное присутствие кого-то рядом, но такая роскошь теперь недосягаема даже в мечтах. Особенно сейчас, когда в доме два непредсказуемых вьюноша, каждый из которых мил и очарователен. А что будет, когда они окончательно скорешатся?
В медитацию над корзинкой с морковью ворвался вскрик и испуганно-раздраженный бубнеж Дораша.
Даже в кухню заглядывать не надо: Тишка добрался до лука. Естественно, ему приспичило схватить остро пахнущее нарезанное крошево с разделочной доски. И нюхнуть со всем юношеским энтузиазмом. Теперь Дораш убеждает его не тереть глаза руками, испачканными в едком соке.
Умыла, приласкала, объяснила, вручила каждому по очищенной морковке, шикарное угощение по нашим временам. Убедилась, что Тит забыл свое горе и вернулась к готовке, даже мурлыкать что-то начала, потом осознала — без слов напеваю «Беловежскую пущу», откуда она взялась? Но красивая мелодия, да. И слова тоже.
— Что такое пуща, — неожиданный мысленный вопрос Тита разрушил очарованность мелодией.
— Это лес, огромный-огромный, древний, с толстыми деревьями. А ты что, опять меня слышать стал? — Вчера Раштит не подавал никаких признаков былой ментальной общительности, которую демонстрировал в храме.
— Ага, после бассейна, когда представила, как лупишь меня по голой попе. Было смешно.
— А должно было быть больно! Все, давай говорить вслух, не надо пугать Дораша.
— Давай, только ты тогда вслух пой, а то у того мужика, который у тебя в голове пел, голос противный.
«Песняры» ему не угодили, то же мне, эстет. Всегда полагала, что это песня для высокого голоса, но и с моим контральто хорошо получилось. Дораш аж рот открыл, при нем-то я в полную силу не пела. Естественно, с меня сразу потребовали перевод. Вот как объяснить сыну степных предгорий, что лес, это много-много больших деревьев, что их так много, аж на всю степь хватит? Но объяснять не пришлось.
Со стороны двора послышался шум и голоса. Кто-то командовал, что-то с легким стуком падало. Причем Сара неудовольствия не проявляла. Я только и успела поймать за шкиряк Тита, который рванул во двор вслед за степняком. Дораш вернулся быстро и с новостями.
— Вама, там дрова привезли. Почтенный Ваен приказал разгружать, — Дораш старался сдерживаться, как и положено солидному кочевнику, но возбуждение прорывалось юношеским азартом, — никогда столько сразу поленьев не видел!
Надо же, дрова! Зачем? Я была почти уверена, что мы доживем до тепла на запасах Сары. А там и дрова подешевеют. Без толива все равно никак, печь-камень подзаряжается в открытом огне и не реже, чем раз в три дня. Вот, опять этот Ваен самоуправничает, а-ащщ!
Так, Нина, не вздумай накидываться на человека, у него, наверняка были причины. Улыбнись поздоровайся, как взрослая, и вежливо спроси.
Ответ удивил.
— Ты больше не будешь больше ночевать на полу, натотопим большую спальню и все. — Ваен
Вот что за человек? Не характер, а универсальный тренажер для моей выдержки!
В мягком чемодане была подростковая одежда, полный гардероб вещей, подходящих Титу по размеру. Какая радость, а то я хотела уже распатронить неприкосновенный кошель Гунара на одежку для нашего солнышка. А солнышко, которое, в моих мыслях ориентировался лучше, чем я сама, просек, что это все для него и вознамерился приступить к примерке прямо на кухне. Мой ментальный вопль, «марш отсюда, ты же мальчик», был проигнорирован в лучших традициях всех практикантов-пэтэушников. Спасибо Дорашу, пресек бесчинство на корню, просто прихватил кофр и направился вглубь дома. Тишка потрусил за ним, как привязанный, а Сара величественно указывала путь к зеркалу. Вот интриганка, нашла способ подкормиться «радостной силой». Моя прозрачная подружка уже не удовлетворялась просто сырой энергией, от негативных эмоций нос воротила, как от мертвечины, а радость у нее котировалась, как десерт.
Так, суп варится, рагу томится, лепешки пекутся, я тоже хочу посмотреть на балаган с примеркой.
Ну, Дораш, ну психолог, ну умничка, дал сойти первому шквалу Тишкиных впечатлений, да так просто и действенно: позволил нашему маугли натянуть на себя все без разбору. Я даже не пыталась сдерживаться, улыбалась во весь рот. Тит был похож на гламурное пугало, но такой очароваа-ательный. Ох, намучаюсь я с ним.
В глазах улыбающегося Дораша была еле заметная тоска.
Преимущество штанов божененок уже уяснил и одежкам радовался осознанно, а не просто впечатлялся по поводу и без. Попутно мы выспросили, как он незамеченным дошел.
— Сил подкопил и дошел. Помнишь, ты мужчин подбила мне песни петь, вот тогда — да-а, тогда прям хлынуло, а потом девчонка эта все время горланит «я на солнышке лежу». Выхожу из-за завесы, а там народ толпится, и все ноют, это не забыть попросить и это, и тому соседу чтоб все перетак… Я испугался, а вдруг узнают, а сил совсем чуток осталось. Кусок завесы оторвал, закутался и вышел незамеченным. И двинул к тебе. Я тебя всюду слышу и везде найду, даже если ты про меня не думаешь. Пока шел, покров подпитывал, а как остаток сил истратил он и рассеялся. Но уже дошел, только позвать тебя не мог, ослаб.
Пока учили Тита одеваться и носить принесенные вещи, включая сапоги и плащ, все было ничего. Но без скандала, как водится, не обошлось. Божонок категорически отказался примерять бурнус.
— Не буду! Ну и что, что все носят, не хотите — не носите.
— Так принято…
— Не буду! Нет такого закона, волосы прятать. — Тит полюбовался на свои облагороженные моим гребнем кудри, — это Сиштира, дура, чьей-то прическе позавидовала и внушила, что ей угодно, чтобы светило не касалось волос. Она забыла давно, а вы все мучаетесь.
— А в степи нет такого правила, — Дораш был удивлен не меньше, чем я, — мы волос не прячем, если не хотим.
Видно, прически степняков зависти не вызывали, или проводники божьей воли у них там поумнее. Кажется, я знаю, с чего начну свою тихую подрывную деятельность силами одного божественного недоросля.
От благодарностей за подарки Ваен просто отмахнулся, дескать, дрова, это мелочи, я ему больше денег сохранила, возясь с цифирью, а за одежду он не платил, это одежда его племянника, тот внезапно возмужал и все это стало мало.