Улыбка гения
Шрифт:
— Спорить не стану. А что за Боблово такое, что вы надумали его к рукам прибрать? Какой с него доход для вас мог статься?
— Доброе именьице, только запущенное. Крестьян-то уже несколько годков как освободили, а наделы их ничуть не увеличили, они от безделья мучиться стали, на заработки из деревень цельными ватагами уходят. Собственным трудом, видать, им не прокормиться. Я туда специально наведался: там земли, не поверите, несколько сотен десятин, паши да сей чего хочешь. Я посчитал, оборот с него может быть добрый, за пару лет цена его окупится.
— Да неужто? — удивился Менделеев. — Не верится, что в наших местах можно от земли добрый доход получить.
—
— Ну, я вам не судья, советов давать не буду, но я вот в карты только с домашними сажусь играть, и то на «ку-ка-ре-ку», не более.
— Вы, видать, умный человек, не то что я. А партейку в шахматы хотите? На эти самые часики. Смотрю, вы недурно играете, и я тоже с детства этой игре обучен. А лучше по мне так в шашки. Там не смухлюешь, все на виду. Согласны, нет?
— Так мне супротив ваших часиков поставить нечего…
— А вон саквояж у вас добрый, думаю, заграничной работы.
— Точно, заграничной, — улыбнулся Менделеев, — я даже знаю, как мастера зовут. Назвать?
— Сделайте милость…
— Менделеев его фамилия. Не слыхали?
— Нет, о таком не слыхал. Верно, кто из немцев или австрийцев будет…
— Вот ведь человек, — захохотал Менделеев, — все-то ему известно. Ну, коль так, уговорили, на саквояж менделеевской работы согласен, но только одну партейку в шашки, не более. Договорились? Жаль, конечно, будет саквояжик свой, привык к нему. Ладно, там поглядим, чья возьмет. Я тоже человек азартный, могу себе иногда позволить на риск пойти… Ой, давно я в руки шашки не брал, как говорил один литературный персонаж, — улыбаясь проговорил он скороговоркой.
Они сели играть, расставив вместо шашек шахматные фигуры, и вскоре оказались при одинаковом количестве дамок. Купец предложил ничью, но Менделеев не спешил и ловко подставил одну свою дамку, после чего снял все три шашки противника. Тот чертыхнулся и положил часы на доску, встал и пошел в другой конец вагона.
— Эй, любезный, а где это имение найти? — крикнул ему вслед Менделеев.
— В двадцати верстах от Клина, там каждый укажет, — ответил тот, не поворачивая головы.
— Благодарствую. А не завернуть ли нам туда, Николаша? Чего скажешь? — обратился он к Ильину.
— Да тебе-то имение это зачем? Ты чего, собираешься всерьез, что ли, хлеб выращивать да быкам хвосты крутить? А как же наука наша химическая? Забросить решил?
— Отчего же, одно другому помешать никак не может. Скорее наоборот. Есть у меня задумка химическую науку на полях крестьянских проверить.
— Бред не говори. Где крестьяне наши, а где химия? Они пиво и то правильно сварить порой не могут, а ты им — химия! Засмеют! Ты мне лучше ответь, не думаешь ли часы эти купцу вернуть? А то как-то несолидно: профессор в шашки купца обыграл. Словно Чичиков с Ноздревым. Узнает кто, ославят
— Ну, скажем, под Ноздрева я никак не сойду, а уж под Чичикова — тем более. А насчет того, что другие кто об этой игре узнают, опять же как посмотреть. Мы тем самым и проверим дружбу нашу. Друг, он не только на словах, но и на деле другом должен быть. Коль кто о том узнает, то что получится? Вот-вот, тогда и дружбе конец. Как думаешь?
— Да ты о чем, Дмитрий Иванович? В поезде кроме нас люди едут, мало ли кто и где сказанет, слава, она штука такая, не знаешь, где и всплывет…
— На то пошло, выиграл я партию честно, без обмана. Не я первый предложил, он сам напросился. Да он все одно игрок конченый, мало ему тысячного проигрыша, руки так и чешутся, чтоб еще поставить. Игра, она не лучше пьянства, раз выпил — ничего. Второй, третий, а там не заметил, как в канаве очутился. Так и купчик этот, долго не протянет, последнее проиграет… Точно тебе говорю…
— А ты чем лучше его? Тоже игрок тот еще.
— Да, игрок, но остановиться могу в любой момент.
— Посмотрим, как это у тебя получится. И смотреть нечего, не мечтай,
Но Ильина словно что-то мучило, и он, чуть помолчав, спросил:
— Ты вот про дуэль Пушкина говорил давеча, а ответь мне, если бы тебе кто вызов прислал, тоже бы, как этот купец, отнекиваться стал, что не того сословия? Или бы принял вызов и к барьеру встал?
— Да как тебе сказать… Дворянчик я тот еще, недавний. Папеньке моему перед самым моим рождением по службе, как он до надворного советника дослужился, высочайше разрешили дворянское достоинство воспринять. Ну и меня с братьями потом вписали. Вроде дворянин, но не из тех, что при царском дворе веками отирались и сейчас еще там обитают, будто у себя дома. Куда мне до них. Но достоинства собственного никто меня не лишал, а потому при случае могу и постоять за себя. Был случаи, когда один офицерик германский вызвал меня стреляться… — Он слегка усмехнулся.
— И что? Неужто стрелялись? Что-то я слышал о том, думал, враки. А оно, выходит, в самом деле было? Ну, расскажи…
— Ты же знаешь, меня на арапа не взять, отказываться, а потом прятаться всю жизнь не в моих правилах. Хотя ночь не спал, честно признаюсь. Завещание составлять? Глупости. Кому чего завещать? Тогда и нечего было. Потому утром пошел стреляться. Только условия обговорены не были, а потому взял двуствольный штуцер, с каким матушка моя волка с одного выстрела укладывала. Я тогда совсем мальцом был, но все хорошо запомнил. Вот, взял точно такой же штуцер, зарядил волчьей картечью и явился поутру на вызов. Офицер как тот штуцер у меня увидел, руки вверх поднял — и ну хохотать, Говорит, русский он, что на медведя, что на человека с одним ружьем ходит. Обнялись потом и айда в кабачок, почти что друзьями стали. Давно это было, и почти забыл, а ты вот, гляди, напомнил…
— А сейчас бы как? Принял вызов?
— Чего ты пристал? Слышал, что купец сказал: рубль он словно пуля, любого свалить может, А у меня слово есть заветное, оно не хуже действует. Лучше не вяжись ко мне, а то как сказану, не обрадуешься.
— Ты чего вдруг такой сердитый стал? И спросить нельзя…
— Меру знай, — неожиданно оборвал друга Менделеев, — всему предел есть, а в душу ко мне лезть не позволю.
С этими словами с обиженным видом он отошел к окну, оставив Ильина в одиночестве. Часы он уже успел положить в жилетный карман, и теперь его так и подмывало достать их и глянуть на старинный циферблат и витые, мастерски исполненные стрелки.