Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

Шрёдер Элис

Молодой президент Нью-Йоркской биржи Дик Грассо выбрал троих седовласых судей, которые должны были решить судьбу Гутфрейнда в небольшом конференц-зале в здании биржи⁴. Команда юристов из Cravath, опираясь на показания членов совета директоров Salomon, бывших и нынешних сотрудников, Баффета и Мангера, начала стирать Гутфрейнда в порошок. Процесс длился в течение трех месяцев и включал в себя более 60 заседаний.

Вновь и вновь судьи арбитражного суда слушали показания о встрече Мангера и Филиппа Ховарда, на которой Ховард представил список компенсационных выплат, требуемых Гутфрейндом. Все согласились с тем, что Мангер не поставил свою подпись под списком, но по поводу интерпретации

дальнейших событий существовали серьезные разногласия. Ховард был уверен, что Мангер согласился на сделку.

Адвокаты Гутфрейнда вызвали его в качестве свидетеля. Фрэнк Бэррон из Cravath, Swaine & Moore пытались предварительно подготовить Мангера, но тому все это разбирательство уже надоело. Бэррон, будучи сам юристом, не любившим платить по юридическим счетам, готовя Мангера к показаниям, использовал большое количество дорогостоящих помощников и подручных⁶⁰. Когда же Мангер начал выступать, то ⁴²⁷ «ни одно произнесенное им слово не имело ничего общего с тем, к чему его готовили, — вспоминал Бэррон. — Выступление Чарли Мангера с трибуны свидетеля было самым вопиющим из тех, что я когда-либо слышал как юрист. Оно действовало на нервы и заставляло волосы подниматься дыбом»⁶¹.

Никто не мог сравниться с Мангером в уверенности при даче показаний. Несколько раз главный судья в раздражении останавливал его словами: «Мистер Мангер, пожалуйста, дослушивайте вопросы, прежде чем на них отвечать».

Мангер настаивал, что при встрече с Филиппом Ховардом он «сознательно не слушал... был вежлив, но не уделял особого внимания... несколько отвлекся... Вежливо сидел и слушал, думая о чем-то своем».

Адвокаты Гутфрейнда поинтересовались, было ли осознанным тогдашнее решение не разговаривать и не слушать.

— Нет, — сказал Мангер, — когда наступало время говорить, я говорил. Моя вина в том, что я слишком искренен. Я вполне мог обсудить какие-то отдельные вещи, которые все-таки проникали через завесу моего равнодушия. Это одна из самых раздражающих привычек в разговоре. Она меня преследует всю жизнь. Если у меня был контраргумент против чего-то, я его высказывал, — говорил он.

Ховард потребовал для Гутфрейнда возмещения ущерба за судебные иски. Так как это был юридический вопрос, то он проник через «завесу равнодушия» Мангера.

— Я думаю, что сказал ему: «Ты даже не знаешь, что тебе будет нужно. Только Богу известно, состоится ли судебная тяжба, насколько большими будут неприятности, никто не знает, как все сложится. Поднимая сейчас такие вопросы, вы действуете вопреки интересам собственного клиента».

— Это часть того разговора, в котором вы «отключались»? — спросил адвокат Гутфрейнда.

— Нет, я как раз «включаюсь», когда говорю сам, — ответил под присягой Мангер. — Я обычно запоминаю, что сам говорю.

— Это разговор, в котором вы сознательно не слушали несколько раз?

— Что вы сказали? — сказал Мангер. — Я опять «отключился», я не специально.

— Это разговор, когда вы сознательно не слушали несколько раз?

— Мне стыдно признаться, но это опять со мной случилось. Вы не могли бы повторить опять? Я приложу усилия и сконцентрируюсь.

Адвокат Гутфрейнда повторил вопрос в третий раз.

Можно только представить, в каком состоянии находились судьи, адвокаты и Гут-фрейнд, слушая этот диалог. К сожалению, недоразумение было во многом связано с незнанием Филиппом Ховардом проявлений поведения Мангера. Он работал тем вечером, будучи уверенным, что разговаривает с Мангером, и не понял, что реплики, которые тот подавал время от времени, были просто набором мыслей, приходивших ему в голову. Когда Мангер возражал, Ховард полагал, что ведет переговоры, а не что ему читают лекцию. Когда

он ничего не говорил, Ховард приходил к выводу, что Мангер согласен или по крайней мере не возражает против сказанного. Никто ему не объяснил, что Мангер «отключился».

Адвокат Гутфрейнда напомнил Мангеру о показаниях Баффета, в которых он признал, что говорил Гутфрейнду о том, что в его силах все это осуществить. Помнит ли мистер Мангер эти слова Баффета?

— Я не помню то, что говорил Баффет, так же хорошо, как свои слова, — ответил Мангер. — Но суть, безусловно, заключалась в том, что вы можете рассчитывать, что мы с вами поступим честно⁶².

Вопрос заключался в том, что значит «честно». Salomon никогда не отрицала, что деньги принадлежали Гутфрейнду и он их заработал. Спор разгорелся о том, уволили бы Гутфрейнда или нет, если бы были известны все факты. Таким образом, теперь требовалось доказать, что Гутфрейнда нужно было уволить. Даже Дональд Файерстайн признал, что, утаивая информацию от Глаубера, Гутфрейнд обманул правительство. Это было странным, непохожим на него поведением. Но, так или иначе, оно имело место.

Гутфрейнд понял, почему компания приложила столько усилий, чтобы доказать, что он должен быть уволен. Он знал, что в интересах всех очернить его, но ему казалось, что его осуждают непропорционально сурово. «В какой-то момент все это должно кончиться», — считал он.

Тем не менее все, включая и Баффета, считали, что Гутфрейнду причитаются какие-то деньги. Баффет дважды попросил Сэма Батлера, члена совета директоров GEICO и друга Гутфрейнда, позвонить и предложить ему 14 миллионов. Батлер прошептал: «Я могу, возможно, дать еще немного больше»⁶³. Он был готов выплатить 18 миллионов. Но Гутфрейнд был оскорблен. Он считал Чарли Мангера грубым и самоуверенным и с возмущением отверг предложение. Все должен был решить арбитражный суд.

После месяцев свидетельских показаний, длившихся до весны 1994 года, судьи стали проявлять нетерпение от этого бесконечного кругового потока взаимных обвинений. Одна сторона доказывала полную невиновность. Другая рисовала Гутфрейнда монстром. На заключительных слушаниях адвокаты Гутфрейнда повысили требуемую компенсацию до 56,3 миллиона долларов, добавив проценты, штрафы, рост цен на акции и многое другое.

Пока арбитражный суд с огромным трудом принимал решение, команда юристов Salomon и сторонние компании, вовлеченные в процесс, стали делать ставки на размер компенсации, которую арбитраж присудит Гутфрейнду. Назывались разные суммы — от 12 до 22 миллионов долларов⁶⁴.

Никто не знает, какие факторы повлияли на вердикт судей. Только Гутфрейнд не получил ни цента.

Глава 50. Лотерея

Множество мест по всему миру • 1991-1995 годы

Реформаторские заявления Баффета в Конгрессе и спасение Salomon превратили его из удачливого инвестора в настоящего героя. История с Salomon выходила за рамки простой истории о добре и зле. Такой нестандартный подход к урегулированию скандала — сотрудничество с регуляторами и органами юстиции вместо укрывательства — своим благородством тронул сердца многих. Воплощалась в жизнь мечта о том, что честность всегда вознаграждается и может смыть пятно позора. Даже когда шум вокруг Salomon утих, звезда Баффета продолжала сиять. Стоимость акций Berkshire резко подпрыгнула и превысила 10 тысяч долларов за акцию. Состояние самого Баффета оценивалось в 4,4 миллиарда долларов. Пакет акций Сьюзи стоил уже 500 миллионов. Те, кто вложил 1000 долларов в компанию в 1957 году, теперь могли получить по 3,5 миллиона.