Уравнение со всеми известными
Шрифт:
— С завтрашнего дня, — сказал ему Костя, — ты будешь каждый день подниматься к Анне Сергеевне, стоять столбом и требовать, чтобы она ехала на работу, потому что ее там ждут.
— Поддает? — спросил Саша.
— Что? — переспросил Костя.
— Ну, пьет, похоже, с горя.
Костя замялся, но Саша и не ждал ответа.
— Понял, сделаю. До свидания, — попрощался он.
Надо пойти к жене, объясниться с ней. Нет, прежде еще одно дело. Костя позвонил Игорю Самойлову.
Игорь не видел трагедии в том, что Анна взяла отпуск по семейным обстоятельствам. Более того, он считал, что ей следует поехать отдохнуть на какой-нибудь зарубежный курорт.
— Пусть отдыхает сколько влезет, — сказал он Косте. — Не протухнет без нее этот центр. А протухнет —
— Ты ошибаешься, — ответил Костя. — Ей не отдых на пляже нужен, а интенсивная работа. Любой курорт только усилит ее депрессию. Попробуй себя поставить на ее место. Что бы ты стал делать? Вгрызся в работу.
— Верно, — согласился Игорь, — но так то я, а то она.
— А то она не человек, — передразнил его Костя. — Лекарства не делят по половым признакам. И сейчас ей нужно лекарство в виде активной деятельности. Но Анна этого не понимает. Старик, я прошу тебя устроить ей хорошенькую взбучку.
Игорь отметил, что Костя впервые разговаривает с ним по-свойски, как с близким человеком. Но это еще не основание, чтобы спускать на Анну всех собаке.
— Извини, — сказал Игорь. — Орать на женщину, которая только что потеряла мужа и вообще вляпалась в жуткую ситуацию, я не могу. Тем более что она жена моего друга, то есть вдова, и родственницей скоро станет.
— Игорь, я к тебе обращаюсь тоже как друг, но главным образом как врач. Ее нужно выдернуть из нынешнего состояния, как морковку из земли. Пока не поздно. А пропустим время, дернем, в руках — ботва, а корень — в земле. Поверь мне. Я прошу тебя подумать об Анне, а не о собственных переживаниях. Ты боишься показаться черствым человеком, а надо бояться, что она станет получеловеком.
— Да вовсе я не о себе пекусь!
— Вот и сделай, что я прошу.
Он убедил Игоря. Теперь Вера. По ее рассказам, в тяжелые моменты жизни с ней случались приступы мутизма — отказа от речевого общения. Похоже, теперь она тоже решила отгородиться стеной молчания. Сейчас мы эту стену взорвем. Целый день он занимается подрывными работами — экий сапер человеческих душ и настроений.
Вера сидела у детских кроваток и смотрела в одну точку. Костя обнял ее и прижал к себе. С таким же успехом можно было бы обниматься с куклой.
“Ты мне сегодня едва не испортила всю обедню, а теперь извиняйся перед тобой”, — хотел пошутить Костя. Но жена вряд ли настроена сейчас на шутливый лад.
— Верочка, нам нужно поговорить. Ты хочешь меня о чем-нибудь спросить?
Вера по-прежнему смотрела в одну точку.
— Хорошо, — кивнул Костя, — тогда я скажу за тебя. Ты никогда не предполагала, что я могу быть таким безжалостным, нечутким, грубым с твоей подругой, которая перенесла страшное несчастье. Я вел себя безобразно, и теперь тебя терзают ужасные сомнения — с кем ты связалась, не оборотень ли я на самом деле. Вера! — воскликнул он. — Ты же умная женщина! Неужели ты думаешь, что я с бухты-барахты могу хамить человеку? Своей начальнице, кстати. Почему тебе не пришло в голову, жена моя дорогая, что я все делаю намеренно?
Вера перевела взгляд и посмотрела на Костю.
— Конечно, — подтвердил он, — намеренно и специально. Я вел себя так, как должен действовать врач моей специальности в данной ситуации.
— Ты бы мог, — Вера с трудом разжала губы, — провести с ней беседы. Психотерапевтические. — Длинное слово далось ей с напряжением.
— Они совершенно бессмысленны, — возразил Костя. — Анна прекрасно знает все, что я могу ей сказать. Проблемы лежат на поверхности. Нет смысла копаться в ее подсознании и искать, не бил ли ее папа в детстве и не ревновала ли она маму. Анна — живой, деятельный, активный и целеустремленный человек. По натуре она не созерцатель, она должна постоянно находиться в движении — и только в движении. На пике своих психических и физических сил она чувствует радость жизни. Но в какой-то момент ее дорогу завалило лавиной несчастий, она оказалась в тупике, стала зарываться в землю. Стагнация, покой для нее губительны.
Костя даже жене не стал говорить, что под зарыванием в землю он имеет
— Ее нужно вытащить, — говорил он, — вытащить буквально за шкирку.
— Ты ударил ее, — прошептала Вера.
— С чего ты взяла? — Костя хотел откреститься, но потом передумал. — Да, отпустил пощечину, потому что это было необходимо.
— Ты ударил женщину.
— Да не женщину! Пойми! А больную! И как бы грубо тебе это ни показалось, но подчас из ступора и из истерии больных выводят и подобным способом. Уговоры и мирные беседы ничего бы не дали, поверь мне. Ее нужно было встряхнуть, разозлить, заставить что-то доказывать. Вера, посмотри на ситуацию с другой стороны. Анне нужен не просто стимул для продолжения жизни, ей необходимо разозлиться на себя, но это человеку редко удается. Проще разозлиться на кого-либо другого. Объектом для этой агрессии я выставил себя. Сейчас она меня ненавидит всеми силами души. Я не удивлюсь, если завтра меня будет ждать приказ об увольнении. И мы с тобой пойдем по миру, между прочим.
— Мне очень хочется тебе верить, — проговорила Вера. Она снова могла общаться с мужем. — Но почему было необходимо действовать так радикально? Есть лекарственные препараты, в конце концов.
— В конце концов, я хочу, чтобы ты просто мне верила. Тем более, прав я или нет, станет ясно в ближайшее время.
Анна ходила по комнате и щелкала суставами пальцев. Как он смел так обращаться с ней? Он ударил ее по морде, то есть по лицу. Она остановилась у зеркала, посмотрела на себя и тихо застонала — скорее морда, чем лицо. Костя ударил ее после того, как она послала его по матушке. Щеки до сих пор горят. Чертовы таблетки до сих пор не действуют. Надо выпить еще. Она достала упаковку и выпила три капсулы. Села на диван, скрестила руки — сейчас все пройдет, надо подождать. Снова вскочила и зашагала по комнате. Уволить Колесова? Немедленно, завтра же! А как же Вера, двойняшки? На что они будут жить? Сволочь Колесов, повязал ее по рукам. Почему он вообще так мерзко себя вел? Это его психотерапевтические штучки. Но с другой стороны, подумай! Ведь все, что он говорил, — правда. Пусть хоть тысячу раз правда! Пусть катится с ней на все четыре стороны!
— Мама, дядя Игорь звонит, хочет с тобой поговорить, — заглянула дочь.
Колесов на нее ушат грязи вылил, но и Игорь оказался не лучше: только Анна собралась пожаловаться, как Игорь ее осадил.
— Ань, я все понимаю и сочувствую, — говорил он, — но бизнес есть бизнес. Если ты взялась за него, то следи, чтобы над головой всегда был парашют, иначе камнем полетишь вниз. Я тут недавно вычитал, что в любом ресторане любой страны мира в отсутствие хозяина работники начинают воровать продукты. “Ресторанное” правило универсально: нет начальника — нет порядка. У тебя в центре сейчас расходы стремятся сравняться с доходами. Кому нужен такой бизнес? Павел Евгеньевич недавно заехал к вам зуб починить. На следующий день у него щеку раздуло, а пломба вылетела. Усекаешь? Ты месяц не была на работе, хотя никуда не уезжала. Ты знаешь деловых людей, которые могут себе позволить отпуск больше чем на десять дней? Вот и я не знаю. Делай выводы, Анна.
Все против нее: ни друга, ни мужа, ни любовника — никого нет. Не на кого опереться. Никто ее не любит, не жалеет, никому она не нужна. Остается только всплакнуть над своей горькой долей. Не дождетесь! Анна сложила два кукиша и показала их своему отражению в стекле серванта. Думаете, меня просто списать в архив? Не на ту напали! Она мысленно с кем-то спорила и чувствовала, как зарождается в ней злой азарт — я вам еще докажу, на что способна Анна Самойлова! Вы еще ахнете и рты откроете!
В ней есть сила — несокрушимая и неумолимая. Ни люди, ни обстоятельства, ни таблетки не могут уничтожить эту силу. Анна схватила оставшиеся таблетки и спустила их в унитаз. Хватит спать и грезить! Она не позволит, чтобы ее били по лицу и журили за плохую работу. Анна физически ощущала, как жажда жизни и сила воли поднимают ее над жалостью к себе, над обидами. Краем сознания она понимала несправедливость обид на друзей, но об этом было еще рано думать.