Успокой моё сердце
Шрифт:
Высматривать в белых ватных подушках, кочующих по небосводу, разные вещи, меня научил папа. Ему самому до ужаса нравилось это занятие…
После его ухода для меня это стало единственным способом повернуть время вспять. Всегда казалось, что он здесь, на лугу вместе со мной. Лежит и смотрит на облака, показывает пальцем на самые большие, рассказывает, что в них видит.
Эти воспоминания были моим утешением. Единственным, что могло хоть немного меня успокоить.
Теперь чем-то подобным являюсь я сама.
Для
Мужчина, крепко обняв меня, стоял на коленях. Я перебирала руками бронзовые волосы, чувствуя теплый свет внутри себя. Будто раз – и зажглась, и горит какая-то лампочка.
Для меня было ново видеть Каллена в таком состоянии. Последнее время для меня все ново. Но, как ни странно, недоумения я не чувствую. Все равно что художник, много лет не бравшийся за кисть. Он знает, что умеет рисовать, хотя чувствует себя несколько скованно из-за непривычки снова видеть перед собой холст.
Сейчас вокруг – тишина.
Вокруг – умиротворение.
Если бы не чуточку сбитое дыхание моего похитителя, можно было бы подумать, что я нахожусь в комнате одна.
Сижу на просторной серебристой кровати, на сливовом одеяле, которым заботливо укрыто тельце Джерома. Смотрю на мальчика, ищу самые незначительные, самые незаметные перемены на личике. Однако оно все такое же умиротворенно-спокойное, безмятежное. Как в рекламе детского снотворного.
Надеюсь, малышу снится вовсе не страшный темный лес со множеством ужасов и опасностей, а зеленые поля и луга, где он, собирая букет душистых полевых цветов, несется к кому-нибудь из нас. Ко мне или к Эдварду…
Я уверена, малыш понимает, что мы рядом. Он обязательно должен это чувствовать, иначе нельзя.
Не удерживаюсь, протягиваю руку к бледной щечке. Глажу её, стараюсь выразить все то, что скопилось внутри без слов. Слов мой ангел не услышит. А вот касания ощутит…
В какой-то момент вспоминаю, что в детской есть ещё кое-кто.
Эдвард.
Я опасливо поднимаю на него глаза, всматриваясь в знакомое лицо.
Но мужчине, похоже, явно не до меня. Он будто бы смотрит на сына, хотя взгляд проходит сквозь мальчика.
Эдвард выглядит задумчивым и потерянным одновременно. Его неожиданное откровение кончилось так же быстро, как и началось.
Отчетливо вижу, как он отстраняется от меня, поднимается с пола, подходит к окну, долго смотрит… затем садится на противоположный от моего места край кровати.
Он так и не нашел золотой середины. Мне кажется, если этот человек сейчас решится повторить недавний опыт, то все так просто не закончится. Он будет говорить. Или молчать. В любом случае, его переживания очевидны. Не могу лишь понять их назначение.
Неужели все дело действительно в том, что он считает, будто я рою пропасть между ним и Джеромом? Если да, это абсурд. У меня даже в мыслях такого не было…
Рука,
– Все в порядке? – осторожно спрашиваю я, боясь разбудить зверя, который обычно завладевает всем его естеством за несколько секунд.
Каллен хмурится, кивает.
– Хорошо, - мягко улыбаюсь, отпуская его руку.
Возвращаюсь к Джерри. Представляю, как он просыпается, как раскрывает глазки, добавляя нам с мужчиной уверенности, что быстро поправится…
Сколько там сказал Флинн? 12 часов? Что же, это слишком поздно. Не думаю, что он проснется ночью. Утром. Все будет утром.
– Почему «Джером»? – обращенная в слова мысль повисает в комнате. Завладевает тишиной, разгоняя её, как освежитель воздуха неприятный запах.
Эдвард не отрывается от разглядывания сына.
– Не я выбирал, - на мгновенье его взгляд все же касается меня.
Не он?
– Твоя?..
– Да! – резко отрезает мужчина. Его голос наполняется злостью.
– Красивое имя…
Каллен молчит. Правда, длится это недолго.
– Мне оно не нравилось.
– Не нравилось? – интересуюсь с живым интересом, нутром чувствуя, что ему хочется мне что-то сказать. Не про имя.
– Совсем не нравилось. Но я ей уступил.
– Ты… всегда называешь его Джеромом?
– А как я должен его называть?
Теряюсь от внимательного взгляда малахитов. Сказать ему мою версию сокращения?.. Нет, не думаю, что это хорошая идея.
– Зайчик, солнышко… - я увиливаю, перебирая в голове возможные варианты уменьшительно-ласкательных прозвищ. Говорю, говорю, говорю… и вдруг понимаю, что все это кажется ему глупостью. Чтобы Эдвард сказал малышу «зайчик»? Это уму непостижимо…
Мужчина смотрит на меня так, будто я не в себе, подтверждая теорию.
– Это штампы кинематографа, Белла, - качает головой он.
– Конечно.
На этот раз молчание длится куда больший срок. Я успеваю поразмыслить обо всем. Успеваю не раз представить себе ближайшее будущее. Его возможные варианты.
Например, как Джером улыбается. Его губки растягиваются в широкой улыбке, обнажая ровный ряд зубов. Он смеется весело. Радостно. Он больше не плачет.
Вздыхаю, догадываясь, что до этого момента ещё много чего предстоит преодолеть.
Его спина изодрана в клочья. Швы не понадобились, но повреждения будут долго заживать. Когда мой ангел проснется, ему будет больно. Когда я буду промывать раны, ему будет больно. Когда я буду смотреть, как он рыдает, больно будет мне…