В ожидании дождя
Шрифт:
— Вернусь, — сказал он. Его нижняя губа задрожала еще сильнее. Он сдерживался из последних сил.
— Что у него на вас есть? — спросил я. — Доктор, пожалуйста, помогите мне. Мы должны положить этому конец.
Он посмотрел на меня, собрав остатки решимости, но уже понимая, что проиграл. Он закусил губу, сморщился, и в следующий миг у него из глаз покатились слезы, а плечи задрожали.
— Я не могу… Не могу… — Он всхлипывал, сотрясаясь всем телом. Судорожно вздохнув, он сказал: — Я больше не выдержу ни секунды. —
Я положил руку ему на плечо:
— Передайте свою ношу мне, доктор. Я готов ее нести.
Он зажмурился и замотал головой, орошая слезами костюм.
Я наклонился к нему.
— Доктор, — мягко произнес я. — Она смотрит на нас.
— Кто? — сдавленно, но громко спросил он.
— Карен, — сказал я. — Я в это верю. Взгляните мне в лицо.
Он медленно повернул голову, открыл глаза и уставился на меня мутным взглядом.
— Она смотрит. И ждет справедливости. И я намерен ее добиться.
— Вы ее почти не знали. Вы для нее чужой человек.
Я выдержал его взгляд.
— У меня вообще мало близких людей.
Он широко распахнул глаза, но тут же снова зажмурился. Его лицо было уже совершенно мокрым от слез.
— Уэсли, — сказал он.
— Что там с Уэсли? Доктор? Что с ним?
Он несколько раз хлопнул рукой по соседнему сиденью. Хлопнул по приборной доске. Хлопнул по рулю. Полез во внутренний карман пиджака и вытащил пластиковый пакет, скрученный рулоном так плотно, что формой напоминал сигару. Пакет развернулся. Я увидел, что в нем было, и по шее у меня побежали мурашки.
Это был человеческий палец.
— Это его, — сказал Кристофер Доу. — Это палец Уэсли. Он прислал его мне сегодня вечером. И сказал… сказал… сказал, что, если я не привезу деньги на придорожную автостоянку на третьем шоссе, то в следующий раз он пришлет мне его яичко.
— На какую автостоянку?
— Перед съездом на Маршфилд, на южном направлении.
Я посмотрел на сумку:
— Откуда вы знаете, что это палец вашего сына?
Он выкрикнул:
— Он мой сын!
Я на секунду опустил голову и сглотнул.
— Да, сэр, но у вас нет никакой уверенности, что это палец именно вашего сына.
Он ткнул пакетом мне в лицо:
— Видите? Видите шрам?
Я посмотрел. Шрам был бледным, но заметным. И формой напоминал звездочку.
— Видите?
— Да.
— Это след головки винта для крестовой отвертки. В детстве Уэсли упал у меня в мастерской, и этот винт впился ему в палец. До кости. — Он ударил меня по лицу пакетом. — Это палец моего сына, мистер Кензи!
Я даже не шелохнулся. Продолжал смотреть в его горевшие диким огнем глаза, приказав себе хранить полное спокойствие.
Через минуту он аккуратно завернул пакет и убрал его назад во внутренний карман пиджака. Шмыгнул носом и утер слезы. Он сидел и смотрел в лобовое
— Я хочу умереть, — сказал он.
— Именно в этом и состоит его цель, — сказал я.
— Значит, он своего добился.
— Почему вы не обратились в полицию? — спросил я, и он яростно затряс головой. — Доктор? Что вам помешало? Вы ведь уже согласились с необходимостью признаться в том, что проделали с новорожденной Наоми. Теперь мы знаем, кто за всем этим стоит. Мы можем его прижать.
— Мой сын, — сказал он, все еще тряся головой.
— Может быть, его уже нет в живых, — сказал я.
— Он — последнее, что у меня осталось. Если я потеряю его из-за того, что позвонил в полицию, я просто умру, мистер Кензи. Мне незачем будет жить.
Я присел на корточки возле дверцы автомобиля Кристофера Доу. Мне на голову упали первые капли дождя. Теплого, как пот, и маслянистого. Свежести он не принес. Казалось, мне на голову капает жидкая грязь.
— Не мешайте мне. Я хочу его остановить. Отдайте мне сумку, и я верну вашего сына домой живым.
Он поднял руку от руля и повернул ко мне голову:
— С какой стати я доверю вам пятьсот тысяч долларов?
— Пятьсот тысяч? — переспросил я. — Это все, что он потребовал?
Он кивнул:
— Это все, что я смог собрать за такой короткий срок.
— Это вам ни о чем не говорит? — спросил я. — Такая торопливость? Готовность удовлетвориться значительно меньшей суммой по сравнению с тем, чего он хотел вначале? У него земля горит под ногами, доктор. Он уже сжег за собой все мосты. Сейчас у него одна задача — свести потери к минимуму. Если вы поедете на эту автостоянку, вы никогда больше не увидите ни своего дома, ни своего кабинета, ни даже салона этой машины. И Уэсли тогда тоже умрет.
Он запрокинул голову на спинку сиденья и уставился в потолок.
Дождь усилился. Капли слились в теплые струи и веревками хлестали меня по спине, заливаясь за воротник.
— Верьте мне, — сказал я.
— Почему? — Он все так же не отрывал взгляда от потолка.
— Потому что… — Я стряхнул с лица дождевые капли.
Он повернулся ко мне:
— Потому что что, мистер Кензи?
— Потому что вы уже заплатили за свои грехи, — ответил я.
— Простите?
Я сморгнул влагу с глаз и кивнул:
— Вы за все заплатили, доктор. Вы совершили ужасный поступок, но потом она провалилась под лед, и сначала ваш сын, а теперь и Пирс мучили вас в течение десяти лет. Не знаю, достаточно ли этой кары для Божьего правосудия, но на мой взгляд — более чем достаточно. Вы свое отсидели. Отмотали весь срок в своем персональном аду.
Он застонал. Прижался затылком к подголовнику сиденья. По лобовому стеклу струились потоки дождя.
— Эту боль нельзя избыть. Она не кончится никогда.