В провинции
Шрифт:
— А я слышал, будто твой отец хочет купить имение для тебя, — сказал Сянковский.
— Да, верно, — небрежно ответил Александр, — но я не хочу. Какое можно купить имение в этих местах?! Мелочь!
— Ну не скажи, — возразил Котович, — я слышал, что графиня продает Пшеничную. Это отличное имение: тридцать дворов, сто двадцать моргов земли на каждый севооборот и прекрасный сосновый лес.
— Нет, это не то, — сказал Александр, — мне хочется чего-нибудь действительно порядочного, дворов хотя бы на восемьдесят, а главное, усадьба чтоб была хороша.
— Так это же сундук денег понадобится для покупки такого имения! — воскликнуло сразу несколько
— А на что же и деньги, коли они есть? — отвечал со снисходительной улыбкой Александр. — Если уж хозяйничать, так с размахом. Копаться на пятачке — это не для меня!
— Ишь какой важный, — шепнул Котович Рыбинскому.
— Да уж, — шепотом же ответил Рыбинский, — папаша в его годы в сермяге ходил да в рваных сапогах, пять дворов арендовал для начала, а сыночку, видите ли, не пристало с мелочью возиться.
— А верно ли, что отец так богат?
— Ты что, не знаешь доходов арендатора? Если есть у него порядочный инвентарь да несколько тысяч рублей наличными, так и слава Богу. Но сынок быстро все растранжирит, вот увидишь.
— Я думаю! Пальто из Варшавы!
— И шапочка!
— Для чего же и ездил панич в Варшаву прошлым летом — то-то деньжат посеял на варшавских мостовых!
— А как же! Привез несколько дюжин перчаток, которые он нам показывал, да конфеты для пани Карлич.
— Господи помилуй! Не понимаю, как это пани Карлич не стыдится дурить голову такому, с позволения сказать, шуту. Ведь богатая помещица да и не первой молодости.
— Чего ты хочешь? Красивый парень!
Так шептались между собой шляхтичи, искоса поглядывая на фланирующего перед оградой Александра. Вдруг кто-то крикнул:
— Сянковские едут!
На площади показалась старомодная четырехместная колымага, в которой сидело семейство Сянковских: две дочери, мать и загорелый отец; он тоже арендовал у графини X. одно из ее имений.
Когда экипаж остановился перед воротами кладбища, Александр подскочил, отдернул занавески и, сняв шапочку, с галантными поклонами помог дамам высадиться. Поцеловал руку матери, пожал ручки барышням, спрашивал, как здоровье, восхищался хорошей погодой и, расточая поклоны и комплименты, проводил дам до половины кладбища, а затем вернулся на свой пост. Статные, свежие и весьма недурные собой девицы Сянковские очень мило ему улыбались, а когда он отошел, одна из них несколько раз оглянулась на него.
После Сянковских к костелу двинулся весь приход. Подъезжали всевозможные брички, двуколки, тарантасы и коляски, а из них высаживались мужчины и женщины в самых разнообразных нарядах. Александр распахивал дверцы карет, кланялся дамам, прибывшим в колясках, зато тех, кто приезжал в простых бричках, едва удостаивал взглядом, разве что в какой-нибудь сидела молоденькая и хорошенькая; такой он посылал огненный взгляд, а когда она проходила, поворачивался к стоявшим рядом приятелям и вполголоса говорил:
— Недурная шляхтяночка!
Последней подъехала маленькая изящная двухместная карета, запряженная шестеркой каурых лошадей и с ливрейным лакеем на запятках.
— Пани Карлич! — послышались голоса, и все глаза обратились на Александра.
Тот с трудом сдерживал насмешливо-самодовольную улыбку.
Из игрушечной кареты высадилась женщина лет тридцати с лишним, но еще очень красивая. Лицо у нее было смуглое, волосы чернее воронова крыла и глаза черные, огненные; шлейф ее платья волочился по земле, лицо полуприкрывала прозрачная кружевная вуалька, на руке висели агатовые четки с дорогим золотым крестом. Весь ее вид говорил
— Ну, пойдемте же и мы в костел, все дамы уже приехали, — сказал Сянковский.
— Не все! — возразил Александр.
— Он еще кого-то ждет! — послышался голос.
— Я знаю кого, — возразил другой.
— Кого?
— Панну Неменскую.
— Это правда, Олесь?
— Правда, — бросил Александр.
— А что сказала бы на это пани Карлич? — ехидно заметил Котович.
— Ах, что за сравнение, — ответил Александр небрежно. — Винцуня Неменская прелестна, свежа, как ягодка, молода… А пани Карлич… ну, разумеется, это очень милая дама, но с нею можно только так, pour faire passer le temps [4] .
4
Провести время (фр.)
— Смотрите-ка! И по-французски калякает, — шепнул Рыбинский Котовичу.
— А панну Винценту ты уж будто бы мог полюбить серьезно, этакий баламут! — воскликнул Сянковский.
— До безумия! — воскликнул Александр. — Я и так уже влюблен в нее по уши, хотя мы с ней и трех слов не сказали. Не верите? Честное слово, правда!
— Погоди же, — воскликнул Сянковский, — вот я это скажу моей сестре Юзе.
— Говори, если хочешь! Теперь меня никто не занимает, одна она.
— Кто?
— Винцуня Неменская.
Раздался общий смех.
— Ты забываешь, Олесик, что у нее есть жених.
— Скорее он черта съест, этот шляхтишка, чем получит ее в жены, — сердито буркнул Олесик.
— Бедный он! Уж если ты, Олесь, упрешься, подставишь-таки ему ножку!
Снова раздался взрыв хохота. Но тут несколько человек закричали:
— А вот и она!
В хорошенькой пароконной бричке подкатила к костелу пани Неменская со своей племянницей. Вслед за первой бричкой затарахтела вторая, точно такая же, и Болеслав Топольский, поспешно соскочив на землю, стал высаживать свою невесту и ее тетушку.
Винцуня снова была в розовом платье, только не в ситцевом, а в праздничном, муслиновом. Видно, это был ее любимый цвет. Круглая соломенная шляпка, опоясанная розовой ленточкой, дополняла ее простой, почти детский наряд. Неменская прошла вперед, Винцуня последовала за ней, рядом со своим женихом, лицо которого излучало, как обычно, спокойную доброту.
Винцуня шла потупившись, казалось, она внимательно разглядывает траву, которую топтали ее стройные ножки, выглядывавшие из-под платья. Но около входа на кладбище она вдруг подняла глаза и встретилась с пристальным взглядом Александра. Лицо ее залилось ярким румянцем. Александр ловко сорвал с себя шапочку и приветствовал девушку самой очаровательной своей улыбкой и самым изящным поклоном.