Варвара Асенкова
Шрифт:
Премьера «Гамлета» в Москве состоялась в конце января. В Петербурге — осенью. К этому времени Полевой переехал в Петербург и вскоре увидел свое детище в новой постановке — на сцене Александринского театра. Здесь Гамлета играл В. Каратыгин, а Офелию — Асенкова. Полевой был сразу же очарован молодой артисткой, познакомился с нею и стал изредка бывать у нее в доме.
Сидя на спектакле, Полевой с ужасом наблюдал, как знаменитый трагик петербургской сцены Каратыгин, изображая вулканическую страсть, терзал Асенкову — Офелию с такой силой, будто и впрямь решился разорвать ее в клочки. Асенкова стоически выдерживала натиск партнера, принося себя в жертву искусству, пожалуй, в прямом смысле слова.
Но главное заключалось, конечно, не в этом.
Асенкова сыграла Офелию с таким неподдельным чувством и таким напряженным драматизмом, что стало очевидно: сотни водевилей с переодеванием и без играла актриса,
В этой роли Асенкова снова показала себя думающим художником. Она решила порвать с традицией исполнения подобных трагических ролей и упорно добивалась своего. Традиция эта состояла в том, что трагедию на сцене играли часто как мелодраму, используя для этого весь набор мелодраматических приемов, и прежде всего — музыку Современный исследователь русского театра Т. Родина пишет о том, что обычно очень покладистая и уступчивая, Асенкова оказалась непримиримой, когда дело при постановке «Гамлета» дошло до пресловутых мелодраматических эффектов. Отказавшись в этой роли от внешних, свойственных мелодраме приемов игры, она не согласилась вести сцену безумия под оркестр, как это делалось прежде в старых постановках трагедии. (Кстати сказать, позднее принцип оперного исполнения этой сцены был восстановлен, пишет исследователь. После смерти Асенковой роль Офелии передали Надежде Самойловой, обладавшей вокальными способностями, но совершенно не имевшей необходимых драматических данных для ее исполнения.)
Добавлю, что покладистость в вопросах творчества отнюдь не представляется сегодня отличительной чертой Асенковой. Вспомните хотя бы ее письмо о необходимости играть в пьесе Толченова-и вы почувствуете проявление того же человеческого характера, какой дал себя знать в случае с Офелией.
Когда читаешь газеты и журналы конца тридцатых годов прошлого века, писавшие об этой постановке «Гамлета», создается определенное впечатление, что образ Офелии, воплощенный Асенковой, почти во всем совпадает с представлением об этом образе Белинского. Не очень удовлетворившись игрой московской исполнительницы этой роли — Орловой, он писал в своей знаменитой статье «„Гамлет” Драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета», что Офелия есть существо кроткое, гармоническое, любящее в прекрасном образе женщины; существо, чуждое сильных страстей, но созданное для тихого, спокойного и глубокого чувства, существо, не способное вынести бури житейских и нравственных бедствий. «Простодушная и чистая, она не подозревает в мире зла и видит добро во всем и везде, даже там, где его и нет».
Если бы Белинский успел ближе познакомиться с Асенковой и узнать ее простодушие и чистоту, ее неведение зла и склонность находить вокруг добро, даже там, где его и нет, он, вероятно, понял бы, что, мечтая о совершенной Офелии, видел ее в реальной жизни. Уйдя от водевильной легкости и от фальшивой мелодраматической приподнятости, Асенкова создала именно такой образ Офелии, кроткой и любящей женщины, которой незнакомы большие страсти, но свойственны нежность и глубокая преданность.
Д. Сушков писал: «Асенкова доказала, что в ее даровании решительно был драматический элемент В Офелии Асенкова была поэтически хороша, особенно — в сцене безумия. Это была Офелия Шекспира, грустная, безумная, но тихая и потому трогательная, а не какая-то беснующаяся, как того требовали от нее некоторые критики и какою наверно представила бы ее всякая другая актриса, у которой на уме только одно: произвесть эффект, а каким образом — до того дела нет.
Бледная, с неподвижными чертами лица, с распущенными волосами и с пристально устремленным вниз взглядом, душу раздирающим голосом пела Асенкова.
И в могилу опустили Со слезами, со слезами.Здесь очарование назло рассудку доходило до высшей степени и невольные слезы были лучшею наградою артистке».
Газета «Северная пчела» противопоставила Асенкову в этой роли другим трагическим актрисам: «. В ней не было трагического жеманства, которым обыкновенно трагические актрисы прикрывают недостаток чувства».
На представлениях «Гамлета» в зале Александрийского театра находился среди зрителей молодой человек, которому едва исполнилось шестнадцать лет Пораженный спектаклем и, главным образом, игрой Асенковой, он вскоре написал стихотворение, которое так и назвал — «Офелия»
В наряде странность, беспорядок, Глаза — две молнии во мгле, Неуловимый отпечаток Какой-тоИмя автора этих стихов еще мало кому было известно в Петербурге — Н. Некрасов.
1838, или этим можно убить любой талант
Зимний дворец загорелся 17 декабря тридцать седьмого года. Царь и вся его семья находились в это время в Большом театре. Царя тут же вызвали из ложи, и он поехал на пожар. Но спасти дворец не представлялось никакой возможности: он пылал, лопались от жара стекла, обваливались золоченые лепные карнизы, обугливались драгоценные наборные паркеты, костром горела инкрустированная перламутром мебель, редкостные гобелены, бесценные картины европейских мастеров.
В доме Асенковых, как и во всех домах Петербурга, горячо обсуждали это событие. Однако вскоре, как водится, нахлынули другие, свои острые и неприятные заботы, вызывавшие грусть и горечь.
4 января 1838 года контора императорских санкт- петербургских театров рекомендовала гардеробмейстеру Александринского театра Закаспийскому, бутафору Федорову, башмачнику Фролову, парикмахеру Тимофееву и цветочнице Мельниковой «отобрать у Асенковой казенные принадлежности».
Речь шла об Александре Егоровне Асенковой.
Все было кончено.
Отныне из двух актрис Асенковых останется только одна.
Александра Егоровна покидала сцену с неохотой и тоской. Ей шел сорок второй год — пора, когда еще можно с успехом играть самые разнообразные роли. Но делать нечего. Пусть хоть Варенька всласть поживет за нее на сцене.
Но у Вареньки все менее получалось «всласть» Ей наносили то легкие, то болезненные уколы, и их откровенная несправедливость особенно огорчала Асенковых.
«Литературные прибавления к „Русскому инвалиду”» продолжали свою линию не слишком завуалированного уничижения Асенковой. В конце тридцать седьмого года, вскоре после победы Асенковой в роли Офелии, газета писала. «. Этой прекрасной водевильной артистке, как уже неоднократно замечено нами, роли в серьезных драмах не удаются. Ей недостает многого, очень многого.
В ней заметно решительное бессилие в выдерживании сцен патетических.»
Не просто бессилие, а еще и «решительное»!
Но что же, однако, такое «патетические сцены»? Сегодня слова «патетика», «пафос» звучат по отношению к сценическому искусству критически. Современное нам искусство, кроме особых, исключительных случаев, патетики не терпит Во времена же Асенковой, как свидетельствует толковый словарь Даля, слово «патетический» означало: «трогательный, возбуждающий чувства, страсти» Значит, газета бросала артистке серьезнейшее обвинение.