Ведьмино отродье

Ромер Сакс

— Все в порядке, сэр, — сказал он, — это меня не касается. Вас он ни в чем не обвинил, а лишь попросил проследить, чтобы вы не преследовали его.

— Ясно, — раздраженно огрызнулся Кеан и помчался по галерее, все же надеясь догнать Феррару.

Но, как он и опасался, Энтони воспользовался задержкой и сбежал. Его нигде не было видно. Кеану оставалось только гадать, с какой целью Феррара так рисковал, подстроив встречу в Египетском зале: в том, что встреча эта не была случайной, он даже не сомневался.

Погруженный в раздумья, Кеан спустился по лестнице музея. Мысль о том, что они с отцом много

месяцев искали этого негодяя, поклялись убить его как бешеного пса, что он, Роберт Кеан, стоял с Феррарой лицом к лицу, говорил с ним, а после отпустил на все четыре стороны, сводила с ума. Хотя, принимая во внимание обстоятельства, мог ли он поступить иначе?

Не заметив, как прошел по лондонским улицам, молодой человек неожиданно для себя оказался под аркой, ведущей во двор его дома; в дальнем углу, в тени платана, там, где старенькая лестница с истертыми железными перилами да стеклышки в окне юридической конторы на первом этаже навевали мысли о Чарльзе Диккенсе, он в изумлении остановился. Его поразило, как в мире, где живет и процветает Энтони Феррара, может быть такой покой и тишина.

Роберт взбежал по лестнице на второй этаж, отпер дверь и вошел в квартиру. На него нахлынули жуткие воспоминания о пережитых в ней ужасах. Сознавая могущество Феррары, он не раз сомневался, стоит ли продолжать жить

здесь в одиночестве, но не давал страхам овладеть собой: он был убежден, что поддаться им означает сдаться на милость врага. Иногда по ночам он просыпался и не мог заснуть: лежал и прислушивался к звукам, разбудившим его, воображал зловещий шепот, представлял, что в воздухе витает омерзительный запах таинственных благовоний.

Устроившись у раскрытого окна, он вынул из кармана шнур, оброненный Феррарой в музее, и начал с любопытством рассматривать его. Внимательное изучение предмета так и не пролило свет на его предназначение. Всего-навсего кусок шелковой веревки, очень плотно и необычно сплетенной. Он бросил веревку на стол, намереваясь показать ее отцу при первой же возможности. Прикосновение к шнуру наполнило Роберта отвращением, и он тщательно, будто ощущая на пальцах грязь, вымыл руки. Собрался было поработать, но сразу понял, что ничем не в состоянии заниматься — необходимо было срочно рассказать кому- нибудь о встрече с Феррарой.

Он поднял телефонную трубку и позвонил отцу, но доктора не оказалось дома. Роберт отошел от телефона и опустился в кресло, бездумно глядя в раскрытый блокнот.

Глава XXVI. Мертвенно-бледная рука

Почти час просидел Роберт Кеан за письменным столом, ломая голову над загадочными мотивами, двигавшими Феррарой. Но раздумья только запутывали дело.

Перед ним на столешнице лежала вполне осязаемая улика — шелковый шнур. Но она казалась бесполезной: возможно, опытный детектив сделал бы какие-то выводы, но Роберту ничего не приходило на ум. Близились сумерки, и молодой человек осознавал, что его нервы далеко не так крепки, как раньше, до событий, заставивших его отправиться в Египет. Он вновь был в своей квартире, послужившей местом одной из самых гнусных и жутких выходок Феррары; тьма — сообщник злодеев, а самые страшные свои преступления Феррара всегда совершал в темноте.

Но

что это?

Кеан подбежал к окну и, высунувшись из него, выглянул во двор. Он мог бы поклясться, что слышал голос — голос, обладавший неестественной мелодичностью, с небольшой хрипотцой, ненавистный голос, позвавший его по имени. Внизу никого не оказалось: рабочий день подошел к концу, и юридическая братия давно покинула свои конторы, спеша домой. Под необычно изогнутыми старинными арками лежала тьма, сумерки окутали древние стены. Все это напомнило Роберту оксфордский дворик, где в один судьбоносный вечер он с товарищем наблюдал, как красноватые языки пламени, танцуя, освещают кабинет Энтони Феррары.

Воображение явно подшучивало над Робертом; тем не менее, он прекрасно знал, что нужно быть настороже. В квартире темнело, но Кеан, оглядевшись, нашел взглядом таинственный шелковый шнур, затерявшийся в бумагах на столе. Он подумал, не позвонить ли опять, но отказался от этой мысли, вспомнив, что уже оставил сообщение отцу и тот обязательно перезвонит, когда вернется.

Роберту подумалось, что работа окажется самым подходящим противоядием от кошмарных мыслей, отравлявших его существование. Он вновь сел за стол и начал просматривать записи. Шнур лежал у левой руки, Роберт к нему не прикасался. Он уже собирался включить настольную лампу — стало слишком темно, чтобы писать, но поток воспоминаний снова унес его мысли в даль. Перед глазами стояла Майра, такая, какой он видел ее во время последней встречи.

Она сидела в саду у Сондерсона, все еще бледная после своей страшной болезни, но прекрасная — в глазах Роберта она была красивее всех женщин мира. Ветерок играл ее непокорными локонами, падавшими на глаза; в глазах же искрилась радость, делая счастливым и Роберта. Щекам пока не хватало румянца, а милые губы потеряли прежнюю твердость очертаний. На девушке был короткий плащ и широкополая шляпа, уже не модная, но очень идущая ей. Он подумал, что никто, кроме Майры, не смог бы так изящно носить подобный головной убор.

Увлеченный сладостными воспоминаниями, Кеан забыл, что собирался работать: ручка по-прежнему была зажата в руке, вытянутой, чтобы включить свет.

Он неожиданно очнулся, вернувшись в холод и одиночество действительности, и обнаружил нечто странное, с чем никогда до этого не сталкивался — бессознательно он продолжал писать! И вот что он написал: «Роберт Кеан, перестань преследовать меня и откажись от Майры, иначе сегодня ночью…» — фраза обрывалась на середине.

Молодой человек смотрел на эти строки, пытаясь убедить себя, что написал их сознательно, желая просто-напросто скоротать время. Но внутренний голос твердил ему, что это не так, и, подавив стон, он пробормотал: «Началось!»

В ту же секунду из коридора послышался шум, и, протянув руку через стол, Кеан схватил револьвер.

Ощутимая тяжесть оружия в руке успокоила его. Вторым успокоительным средством послужил табак: Роберт набил и раскурил трубку, удобно расположился в кресле и начал пускать кольца дыма в сторону закрытой двери.

Все это время он не переставал прислушиваться — и не напрасно: раздалось тихое шипение!

Тотчас же молодому человеку показалось, что он различает и другой звук — шорох, с которым какое-то существо ползло по полу.