Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов
Шрифт:
Немалую часть доходов империи обеспечивали бесконечные военные походы — они приносили добычу всем, [18] новые источники налогов государству, новые тимары простым сипахи и новые пашалыки сильным мира сего. Османская империя была первым со времен римлян государством Европы, имевшим постоянную армию, которую она содержала, кормила и поддерживала в боеспособном состоянии, проявляя непревзойденные чудеса организации. В 1683 году, когда двухсоттысячная османская армия двинулась на Вену, каждый ее солдат ежедневно получал на ужин свежий хлеб; а в 1548-м, когда турки шли войной на персидского шаха (шли очень быстро — потому, как говорят, что командование опасалось, как бы местное шиитское население не заразило их своей ересью), они обрушивались на врага с уже заряженными пушками и зажженными фитилями, отлично зная, что персам дотоле с подобной тактикой сталкиваться не приходилось. Снабжение армии всем необходимым для жизни было так прекрасно продумано и организовано, что она смогла несколько недель подряд спокойно продвигаться по территории, разоренной отступающими войсками шаха, которые пытались воспользоваться
18
Значение военных трофеев для поддержания боевого духа солдат османской армии невозможно переоценить. Венгрия лишилась в войне с империей множества деревьев и даже цветов, причем они были не уничтожены, а украдены.
В лагерях западных армий царили неразбериха, пьянство и распутство. Обстановка в османском военном лагере напоминала чинный званый ужин. Тишину и спокойствие нарушали лишь постукивание молотка, которым забивают колышки шатра, покашливание верблюдов да бульканье котлов с варящимся рисом. «Думаю, в мире нет правителя, — писал византийский хронист Халкокондил, — чье войско и лагерь пребывали бы в лучшем порядке. Они всегда располагают изобилием съестных припасов, а лагерь разбивают без малейшей суеты и замешательства». Когда итальянский путешественник XVIII века граф де Марсильи отмечал, что османы еще не до конца расстались со своим кочевым прошлым, он имел в виду в первую очередь шатры. Османский мир изобиловал ими. Одни шатры защищали от раскаленного солнца пустыни, другие — от балканских дождей. Пророк Мухаммед пользовался шатром, святые суфии разбивали шатры на небесах. Подлинным моментом основания империи было строительство Топкапы — шатров, сделанных из камня. Подлинная сила империи заключалась в способности стремительно перемещать самое себя в пространстве. Так, во время последней осады Вены подле австрийской столицы вырос полотняный город — причем он был больше ее и куда более упорядоченно устроен; в нем даже были оранжерея и сад для великого визиря. «Вот он, османский порядок», — писал Турсун-бей о том, с какой поразительной быстротой и завидной аккуратностью турки разбивали лагерь после дневного марша, так что за какой-то час посреди полей и лугов вырастал целый город. Костры янычар, на которых готовился ужин, разгоняли вечерние сумерки, а вокруг шатра султана выстраивались просители, посыльные и должностные лица точно в том порядке, который был предписан субординацией. В XV веке подобная картина привела Бусбека в восторг, а в XVIII, когда туркам уже редко удавалось бряцать оружием с надлежащей степенью убедительности, она поразила леди Мэри Уортли Монтегю, которая вообще-то находила все, связанное с военным делом, ужасно скучным.
Четыре столба шатра схематически представляли организацию высшей власти в государстве: великий визирь, казначеи, судьи и дворцовая канцелярия. При вступлении на трон каждый султан заказывал себе личный шатер, изготовление которого занимало несколько лет. Галлан видел такой шатер, сшитый из чистого атласа, когда тот поставили посреди Ипподрома, дабы каждый мог на него подивиться. Его поддерживало шестнадцать столбов, а стенки были расшиты лиственным орнаментом.
Армия проводила в лагерях по пять месяцев в году, и идеальный порядок служил не только тому, чтобы солдаты выходили на поле боя полными сил, — он также превращал лагерь в своего рода сборно-разборную крепость, поскольку паутина натянутых повсюду бечевок защищала его от внезапного нападения. Один из первых европейцев, наблюдавших жизнь османов, полагал, что они «устраиваются с большей роскошью в поле, нежели у себя дома». Длина окружности шатра, принадлежащего великому визирю, по сообщению путешественника делла Валле, составляла полмили; перед ним находилась обширная площадь, весьма напоминающая двор в султанском дворце, а в сам шатер вела «просторная ротонда с высокой крышей из ткани, в которой находились слуги и прочая челядь». Вокруг площади стояли зеленые шатры (делла Валле полагал, что зеленые они для того, чтобы быть незаметными на фоне травы). Столбы, поддерживающие полог над проходом, были выкрашены в красный цвет, а пол устлан огромными коврами, по краям которых сидело на корточках множество людей низшего звания, которые в случае появления какого-нибудь сановника разом вставали, приветствуя его в полнейшей тишине. Пройдя внутрь шатра, гость видел другие шатры, поменьше, — жилые помещения, все из шелка, расшитого золотом. Даже конюшни размещались в шатрах и обладали «всеми удобствами, какими может располагать роскошный дворец».
Сипахи имели право продавать износившиеся шатры. Когда янычары, расквартированные в Стамбуле, желали выразить свое недовольство, они переворачивали свои полковые котлы и отказывались принимать от султана пищу; однако во время похода мятеж начинался с того, что янычары перерезали бечевки шатра командующего, и роскошные атласные стены падали в грязь.
Венецианец Морозини, не имевший ни малейшего желания восхищаться Османской империей, нехотя признавал, что система, принятая турками, позволяет султану «содержать такую огромную армию, какую не смог бы создать ни один другой правитель, даже если бы он ежегодно тратил на своих солдат по десять с половиной миллионов золотых дукатов». Западные феодальные правители, желающие собрать армию, были вынуждены обхаживать своих вассалов или угрожать им, торговаться с могущественными магнатами или гражданами вольных городов, или же брать огромные займы — а османская армия собиралась мгновенно, причем содержание всем ее солдатам было уже выплачено. «В бою они никогда не проявляют ни малейшей заботы о своей жизни; они могут долгое время обходиться без хлеба и вина, питаясь ячменем и запивая его водой». Западный рыцарь отдал бы такую еду своему коню. Большое преимущество над западными армиями при войне на чужой территории туркам давали также верблюды, поскольку верблюд может нести на себе 250 килограммов — вдвое больше лошади, и только одно животное из четырех (а не одно из двух, как в случае с лошадьми) должно везти свое собственное пропитание.
Османы тщательно изучали все аспекты войны, не упуская ни единого источника информации. Разветвленная шпионская сеть доносила точные сведения о силе и передвижениях противника, а также о разного рода затруднениях, которые он испытывает и которыми можно воспользоваться. Зимой каждая последняя кампания становилась предметом подробного анализа. Изучалось, насколько оправданным было применение новых способов ведения войны, тактических схем и видов оружия. Отмечались просчеты — как свои, так и противника. Тем временем уже
И вот наконец 23 апреля, в День святого Георгия, [19] движение начиналось в самом дворце. Словно торговое судно, внезапно открывшее замаскированные орудийные порты и поднявшее пиратский флаг, дворец превращался в маневренную боевую машину. Алебардщики, чьи длинные волосы закрывали им глаза, словно шоры, когда они приносили дрова в гарем, становились фуражирами. Дворцовые портные, сапожники и лекари упаковывали свои инструменты, чтобы доставать их потом в каждом лагере. Псари, сокольничие, садовники и гребцы султанской барки собирались под знаменами, словно янычары, которыми они, в сущности, и были, и готовились выступить в поход. Главный садовник возвращался к своей летней профессии палача, готовый казнить любого, кто нарушит прославленный порядок османского войска в походе. Юные слуги, чьи обязанности зимой заключались в том, чтобы, скажем, зажигать свечи в опочивальне султана, или читать нараспев Коран, или одевать султана по утрам, вскакивали на арабских жеребцов и формировали особый отряд вокруг своего повелителя. Садились в седло кадиаскеры Анатолии и Румелии. Кадий Стамбула готовился принять на себя временные обязанности правителя города. Флот выходил в Дарданеллы. В землю втыкали бунчуки — в Скутари или у Белградских ворот, в зависимости от того, где предполагалось вести кампанию, и войско выступало в поход — не только подданные, но и все правительство; каждый занимал определенное ему место, и империя начинала дело, которое удавалось ей лучше всего и, по всей видимости, нравилось больше всего: шла на войну.
19
Турки были весьма удивлены, обнаружив в греческих церквях изображение Георгия Победоносца: они считали его своим.
Пока армия двигалась по старой военной дороге, ведущей к Белграду, к ней в стройном порядке присоединялись войска местных народов — столько, сколько нужно: конные отряды славянских войнуков, унаследованные султанами от прежних балканских правителей; профессиональные мародеры, по большей части христиане, которые служили также в гарнизонах крепостей и на речном флоте; молчаливые дербенджи, охранявшие горные перевалы; конные скотоводы с холмов Валахии — по одному мужчине из каждой пятой семьи. На всем протяжении марша к армии стекались все новые и новые люди, в основном христиане, готовые рыть подкопы, тянуть на бечеве баржи, делать оружие и изготавливать порох. Армия разрасталась до ста с лишним тысяч, но могли подойти и новые подкрепления: крымские татары, войска вассальных Молдавии и Валахии, усатые трансильванцы. Все они являлись по первому зову и платы не требовали, меж тем как противник пытался наскрести деньги по сусекам и умолял своих подданных взяться за оружие.
Выход войска из столицы был ярким зрелищем, и редкий иностранец упускал случай его увидеть. Делла Валле наблюдал его в 1615 году. Впереди несли привязанные к пикам флаги, желтые и красные; затем попарно ехали на лошадях чавуши и шли артиллеристы с аркебузами и кривыми саблями. Далее следовала большая группа пехотинцев, которые несли оружие, вырезанное из дерева (делла Валле решил, что это символ государственной власти и правосудия), а за ними — сипахи Румелии, вооруженные луками и стрелами (но не пиками, поскольку их участие в той кампании не предусматривалось) и одетые в звериные шкуры, подобно древнегреческим героям.
Затем шли новобранцы-янычары и их ага, белый евнух, за ними несли знамена янычарского корпуса и верхом ехали командиры янычар. Проход рядовых янычар, появившихся следом плотной нестройной толпой, [20] занял довольно долгое время. «На них не было никаких доспехов, а все оружие составляли кривые сабли, аркебузы и маленькие топоры или лопатки, висевшие на поясах. Они нужны скорее для рытья земли и рубки деревьев, нежели для боя; и все же это оружие, которое следует уважать, ибо оно играет важную роль при штурме городских укреплений».
20
Обычай маршировать в ногу был забыт вместе с римскими дорогами и возродился после изобретения дегтебетона.
Толпе, собравшейся посмотреть на войско, демонстрировали деревянное оружие, деревянные пушки и маленькие галеры, на которые были усажены куклы в западных головных уборах; над ними многозначительно раскачивались топоры. За агой янычар шли четыре знаменосца со свернутыми флагами, за ними — толпа дервишей, которые пели, плясали и кружились вокруг своей оси, далее несли зеленый флаг эмиров и ехали верхом сами эмиры, в зеленых тюрбанах и без оружия. Проехали кадии Константинополя и шесть главных привратников дворца. Пронесли султанские штандарты, три из которых с конскими хвостами, потом еще флаги, знамя Пророка, «зеленое и странной формы». Прогарцевали лошади великого визиря, покрытые свисающими до земли попонами и сопровождаемые конюхами в одеждах под цвет попонам. Некоторые из конюхов ехали верхом, другие вели лошадь под уздцы; под одеждой на них были надеты кольчуги, на головах — кольчужные капюшоны и маленькие шапочки; вооружение — луки и стрелы. Затем — высшие правоведы империи. За ними — визири, составляющие вместе с великим визирем совет при султане — диван. Далее — глава белых евнухов, распорядитель внутренней жизни дворца, который исполнял обязанности великого визиря в тех случаях, когда тот находился в отъезде (он, собственно, в тот раз и устроил так, что великого визиря поставили во главе отправляющейся в поход армии). Рядом с ним — великий муфтий, высший религиозный сановник империи, «весьма благообразный человек с самой пышной и достопочтенной бородой, какую мне только случалось видеть в жизни», — вспоминал делла Валле, прибавляя, что туркам свойственно «судить о храбрости и уме человека по его внешнему виду и бороде».