Великая Скифия
Шрифт:
– Хорошо, хорошо, – проворчал Никерат, – я готов дать клятву, только не думай, хитрая баба, что меня можно обмануть! Мы тоже примем свои меры!
Клятва была принесена круговая, на крови, по-скифски.
Мата ушла, держась рукой за ушибленную щеку.
Орик еле пришел в себя от изумления. Он никогда не думал, что можно действовать так грубо, как Никерат, да еще по отношению к уважаемой всеми старшей жрице Девы, близко стоящей к тайному совету.
– Теперь она не посмеет бросать нам в лицо обвинения и выть перед народом во весь голос, что ее не защитили! Хотя мне не совсем понятно – почему она так просто смотрит
– Она уверена, что Агела поддержит ее.
Никерат наклонился к огню и снял с крючка котелок. Размешивая горячую кашу ложкой, он продолжал:
– Обещаний Маты недостаточно. Она не всесильна, так же как и Агела. Нужно публично обвинить Скимна и Биона, предать их суду!.. Они должны принять на себя всю тяжесть народного гнева!..
2
Уже два дня сидят Скимн и Бион в холодном подвале на окраине Керкинитиды. Оба закованы в колодки с тремя отверстиями: для головы и обеих рук. Их охраняет старый знакомец Главк. Он поддерживает в очаге огонь и варит для них жидкую кашу из горелых круп.
К концу второго дня дверь тюрьмы широко распахнулась, ледяной холод дохнул на продрогших колодников. На пороге появилась растрепанная фигура старика. Он дышал тяжело, с сипением, как запаленная лошадь. Его шаровары были затерты конской шерстью и потом. Было видно, что человек только что слез с седла после утомительного перехода.
Старик стремительно вошел в полутемное помещение, и свет очага упал на его сморщенное, птичье лицо. Это был Херемон. Но какой-то необычный. Странное оживление проглядывало во всех его движениях. Он словно помолодел. Даже мутные глаза стали смотреть определеннее и осмысленнее. Страшное горе подстегнуло его точно кнутом. Он собрал остатки всех сил и не переводя духа прискакал на лошади в Керкинитиду. Угасавший огонь его душевной и физической энергии вдруг вспыхнул ярким пламенем. Последнее человеческое чувство, еще согревавшее его, – любовь к дочери – явилось тем факелом, который сначала расплавил его душу, смерзшуюся в мертвый ком, а потом заставил ее вспыхнуть пожаром. И сейчас он был переполнен небывалым внутренним светом, жаром, волнением.
Верхом на лошади в сопровождении двух рабов он мчался сломя голову из Херсонеса в Керкинитиду, устремив свои по-былому заблестевшие глаза во мглу осенних туманов, покрывших снежные дали скифских степей.
– Гедия!.. Гедия!.. Голубица моя непорочная!.. – шептал он запекшимися губами.
Слуги ехали рядом и следили, как бы старик не слетел с седла на мерзлый грунт. Но он выдержал тяжелый переезд и въехал в Керкинитиду на всем скаку, не обращая внимания на оклики часовых.
Увидя в подвале архитектора и его ученого друга, Херемон вскричал, задыхаясь:
– Скимн, Бион!.. Я пришел к вам не с проклятием, хотя вы его заслужили трижды. И не хочу обвинять и упрекать вас. Пусть вас судят и казнят совет и народ… если только само войско не догадается посадить вас на колья!.. В недобрый час твоя семья, Скимн, и ты сам стали близки к храму Девы. Целая гора несчастий свалилась на нашу святыню, начиная с попытки похищения Девы таврами, кончая тем, что ты сам отдал ее скифам. Да, сын тьмы, служитель злых духов, ты отдал Деву врагам, а свою жизнь сохранил! Ты спас свою никому не нужную шкуру, а Гедию мою, радость мою и наследницу, отдал варварам!
Заключенные молчали. Херемон уселся против них на камень, врытый в земляной пол, и теперь лишь разглядел, что они обременены тяжкими цепями и колодками, редко применяемыми для наказания свободных граждан.
– Скажи мне, Скимн, – протянул Херемон, неожиданно снижая тон; в его скрипучем голосе послышались умоляющие нотки, – ты хорошо видел нападающих из-за того укрытия, куда вы спрятался во время скифского налета?
– Я не прятался в укрытие, – угрюмо, с раздражением ответил Скимн, – я сражался с врагами!
– И я тоже, – добавил Бион.
– Хорошо, я готов вам поверить, хотя вы не получили ни одной ссадины от оружия врагов и вам нечем подтвердить вашу доблесть. Но кто на вас напал – скифы или роксоланы?
– Скифы. Один из них был одет в катафракту.
– Я угодил копьем в глаз коню этого всадника и метнул ему в бок дротик, – живо добавил Бион, загремев цепями. – Но получил удар секирой по шлему и потерял сознание… Конь скифского князя после ранения споткнулся и упал.
– Правильно, – подтвердил Скимн, – скифы задержались благодаря Биону. Мы побили их лошадей, а потом и их самих. У меня и сейчас вся одежда стоит коробом от засохшей крови… Мы бились насмерть! А теперь остались виноватыми…
Архитектор хотел сделать энергичный жест рукой, толкнул колодку и ударился подбородком о шершавое дерево.
– Ой, ой! – застонал он от боли.
– Правы вы или виноваты – разберет суд, – поморщился Херемон, нетерпеливо топнув ногою. – Может быть, гелиасты смягчат приговор и не присудят вам ничего, кроме лишения имущества и гражданства с изгнанием вас из города… Я же хочу знать, кто увез Деву и мою несчастную дочь!
Скимн вздохнул.
– Мне некогда было смотреть по сторонам, я сражался. Но мне сдается, что Деву выхватил из рук Гедии бритый варвар на очень злом коне, а саму Гедию подцепил другой… Я его не разглядел, но он, видимо, большой силач. Слабому мужчине не втащить Гедию на седло, разве лишь с помощью блока… Мне очень жаль девушку и тебя, Херемон, я сам отец своих детей и понимаю…
Херемон стал дышать шумно, чмокать губами, стараясь удержаться от подступавших слез. С усилием продолжил свой опрос:
– Так, кроме двух варваров, что увезли в степь мою дочь и богиню, никто из нападавших не остался в живых?
– Как не остался, – равнодушно ответил Скимн, – всадник в катафракте оказался князем Фарзоем. Его взяли в плен.
– Что? – оживился старик. – Его взяли в плен? Ты это точно знаешь? Скимн! Бион! Скажите, где он, этот плененный князь, я разыщу его и расспрошу!..
– Не знаем.
– Скимн, я подарю тебе серебряный кратер, а тебе, Бион, новый плащ из заморской шерсти!.. Скажите – где этот князь?
– Не знаем!.. Зачем нам твои кратер и плащ, если нас забьют камнями на площади!
«Гриф» вскочил и, поддерживая руками полы своей лисьей шубы, кинулся в дверь, имея намерение увидеть Диофанта и от него узнать о судьбе и местонахождении Фарзоя.
Диофанта на постое не оказалось, он уехал осматривать укрепления Керкинитиды.
Херемону удалось разыскать Мату в одном из домов, где она, совместно с Лаудикой и двумя иеродулами связывала узлы, собираясь перетащить их на корабль, отплывающий в Херсонес.