Весь Дортмундер в одном томе

Уэстлейк Дональд Эдвин

«Возможно, я ошибаюсь,– попытался успокоить себя Макс.– Я еще не смотрел толкование девятки на второй позиции. Это может все изменить».

Макс перевернул страницу, прочитал два предложения, затем перечитал их и снова уставился в окно.

Все совпало, и сомнений не остается. Сначала Книга указала на него, потом – на ситуацию, в которой он оказался, следом – на человека, ставшего виновником этой ситуации. И вот, наконец,– на то, чем сейчас тот занят.

Девять на второй позиции означало:

Одноглазый человек способен видеть.

Уединение Сильнейшего будет нарушаться и далее.

«Он

не оставит меня в покое!»

35

– Джон! Эй! Джон, проснись! Ну проснись же!

– И вовсе я не сплю,– пробормотал Дортмундер и открыл глаза, перед которыми предстала темная комната, слегка подсвеченная дежурным освещением.

Энди склонился над ним, все еще тормоша за плечо.

– Ты заснул, Джон.

– С чего ты взял? – Дортмундер сел, свесил ноги с кровати и огляделся. Кровать была широкая и мягкая. Его туфли аккуратно стояли на коричневом коврике. Комната была похожа на спальню в доме в Каррпорте.– Который час?

– Без четверти пять. Он до сих пор не появился, Джон.

– Уверен, что он приедет. Завтра, точнее уже сегодня, он дает показания в Конгрессе. Невозможно продинамить выступление в Конгрессе.

– Джон, уже без четверти пять утра. Хочешь кофе?

– Да.

– А позавтракать?

– Да.

Энди вышел, а Дортмундер, скрипя суставами, слез с кровати и отправился в ванную, где в шкафчике обнаружил новую зубную щетку и еще ряд всяких полезных вещей.

В квартире располагались две большие спальни с собственными санузлами, просторная гостиная, симпатичная компактная кухня, крохотная столовая и длинный холл, отделяющий спальни от гостиной. С балкона открывался вид на реку и Вирджиния-авеню. Обстановка напоминала дом в Каррпорте, за исключением того, что здесь отсутствовали антикварные вещи и всякие драгоценные безделушки, которые всегда так приятно оттягивают карманы случайному страннику. Мать твою, здесь вообще нечего было красть, если, конечно, у кого-то не возникло бы желания бродить по ночному «Уотергейту» с телевизором подмышкой.

По всей квартире горело дежурное освещение у плинтусов. Это было удобно: позволяло им беспрепятственно передвигаться по квартире и не вызвало бы подозрений у Фербенкса, когда тот приедет. Только этот сукин сын все не появлялся.

В столовой, как и везде, царил полумрак. Энди накрыл поляну на одном конце стола: тосты с джемом и маслом, апельсиновый сок, молоко и кофе.

– Неплохо выглядит,– заметил Дортмундер, садясь за стол.

– Там был еще «Чириос»,– поведал Энди,– но в нем завелись жучки.

– Тогда не стоит,– согласился Дортмундер.

– Я решил, что вряд ли тебе захочется, чтобы твой завтрак вышел наружу.

– Инфефесфо, гфе ферфи нофяф Ферфенфса,– произнес Дортмундер с набитым ртом.

– Что? – удивленно уставился на него Энди.

Дортмундер некоторое время молча жевал, затем проглотил тост, запил его кофе и пояснил:

– Фербенкс.

– Интересно, где его черти носят.

– Вот и я про то же.

– Я думал, этот парень более пунктуален, как все важные персоны.

– Все пошло наперекосяк, когда он неожиданно исчез с экрана радара на все выходные.

– Может, он узнал, что ты преследуешь его,– предположил Энди и улыбнулся, показывая, что шутит.

– Тем не

менее, Дортмундер отнесся к этой идее серьезно, подумал, а потом покачал головой.

– Вряд ли. Он не может знать, что за ним следят. И даже если допустить это, то в нашу последнюю встречу я совсем не был похож на человека, способного преследовать кого-либо.

– Не сомневаюсь в этом.– На лице Энди промелькнула усмешка, но прежде чем Дортмундер успел точно в этом удостовериться, он торопливо поднес к губам кофейную чашку.

Дортмундер еще некоторое время задумчиво жевал тосты с джемом и маслом. Наконец, допив кофе, он предложил:

– Может, телевизор включим?

– Ты решил посмотреть кино?

– Нет. Вероятно, там будут какие-нибудь новости про Фербенкса.

– Почему?

– Потому что этот парень достаточно богат и знаменит, да и Конгресс – не последнее место. И когда первого приглашают во второй, об этом непременно сообщат по телевидению.

– Ха! Это мне не приходило в голову. Возможно, ты и прав.

– Спасибо, Энди,– с достоинством произнес Дортмундер.

Оставив грязную посуду на столе (на радость прислуге) они переместились в гостиную, где стоял телевизор, который никто точно не согласился бы тащить подмышкой. У него был огромный, почти до потолка экран, словно в кинотеатрах для автомобилистов. Из-за этого изображение на нем выглядело слегка смазанным и зернистым.

Программы, передаваемые в полшестого утра, выглядели на гигантском экране просто устрашающе. Дортмундер и Келп долго переключали каналы, пока не наткнулись на информационную программу (это был не Си-Эн-Эн, а что-то еще) про новости Конгресса. Им пришлось сорок минут наблюдать за кадрами с играющими в волейбол и пинг-понг конгрессменами, перемежающимися рекламой с гигантскими людьми, жующими шоколадные батончики, прежде чем блондинка с неестественно белыми зубами начала вещать про новости Конгресса. Понадобилось еще девять минут, прежде чем она сообщила:

«Этим утром перед подкомиссией по налоговой реформе предстанет медиамагнат Макс Фербенкс, генеральный директор крупного холдинга в области развлечений и недвижимости «ТрансГлобалЮниверсал Индастриз»,сокращенно «ТЮИ». Приезд мистера Фербенкса намечен на 11:00. Он, как ожидается, выступит с заявлением о том, что налоги на индустрию развлечений, принятые еще в эпоху Второй Мировой войны, могут значительно повлиять на конкурентоспособность американского кино и телевидения на международных рынках, и что единственный выход из этого положения – пересмотр размеров налогов в сторону кардинального снижения».

– Спорим, что этот канал принадлежит самому Фербенксу? – предложил Энди.

– Я – пас,– отозвался Дортмундер.

***

Итак, что дальше? Появится ли здесь Фербенкс сегодня вечером? Предполагается, что да, но, с другой стороны, он должен был приехать еще вчера. В 11:00 у него запланирована встреча с конгрессменами, где он будет просить снизить ему налоги. Вероятно, потом он пригласит некоторых из них на обед. Или, наоборот, они пожалеют бедняжку и накроют ему поляну за счет налогоплательщиков? После этого, как предполагается, он ничего не делает до завтра, пока не улетит на одном из своих самолетов в Чикаго.