Ветер в твои паруса
Шрифт:
«И я его очень уважаю, — сказала она Нине за несколько дней до свадьбы. — Доверие, общность интересов и уважение — именно в этом я вижу залог счастливой супружеской жизни».
А про любовь ни слова. Умная потому что, деловая. А я человек созерцательный.
…Алексей вернулся год назад. Все было ясно, но он решил сделать формальное предложение и сделал его в тот же день в саду, на лавочке, под старым кленом. Нина сидела и ждала, когда он заговорил, и думала, что уже все ясно и ничего больше не надо ждать, но эта лавочка и этот клен почему-то раздражали ее. Алексей сказал все, что надо было сказать, хорошо сказал, с чувством, с волнением, заверил,
Мама уже несколько раз выходила на веранду, наверное, сейчас позовет пить чай, и надо ему сказать, что они поженятся, когда он захочет, но вместо этого она зачем-то спросила:
— А там для меня есть место?
— Ну еще бы! Я уже договорился, будешь работать в соседнем институте.
— Глупый! Я не об этом. — Она ткнула пальцем ему в грудь. — Я вот здесь говорю, под этой выпуклой грудью героя, тут для меня много места?
Он обнял ее и сказал уже почти спокойно:
— Ты знаешь, как я торопил время? Я без тебя не жил, а просто существовал во времени и пространстве. Знаешь, есть такая философская категория?
— Да, дорогой, знаю… Есть такая категория. Пойдем пить чай.
Свадьбу, однако, решили отложить. Стоит подождать, пока Алексея утвердят в министерстве.
Куда, действительно, торопиться?
Год между тем прошел. На завтра назначена свадьба.
Нина смотрела в окно. Думала. И чуть не проехала остановку.
Было душно, каблуки вязли в асфальте, над головой гремел железом мост, и поезда не успевали привозить и увозить огромные толпы людей, которые здесь были уже не москвичами, но еще и не дачниками. Только теперь она заметила, что серые коробки домов, шедшие плотным строем с ближайшей станции, уже сомкнулись вокруг поселка, и теперь отсюда ничего, кроме них, не разглядеть, не увидишь ни дач, ни леса.
Она долго шла по улице, одна сторона которой была застроена корпусами с балконами, а другая еще не была застроена вовсе и уходила к реке, потом свернула на аллею, в конце которой у их дачи стояла чья-то приблудившаяся «Волга», и почти столкнулась с человеком в шляпе.
Он вышел из Ритиной калитки, а сама Рита стояла у забора и смотрела ему вслед.
— Зайди, — сказала Рита. — Сто лет не виделись.
Они виделись каждый день, но Нина все равно зашла, потому что дом был уже рядом, уже ничего не придумаешь, не станешь в очередь за квасом, чтобы оттянуть время. Она не торопилась в дом, где сегодня утром поставили тесто на свадебный пирог, и не хотела думать, почему она не торопится.
— Страховой агент, что ли? — Нина кивнула в сторону калитки, через которую вышел мужчина. — Вид у него такой.
— Какой?
— Настойчивый.
— Все они… настойчивые. Поклонник. Из Серпухова ездит, не ленится. С мужем вместе работает, знает, когда его нет дома.
— Вид у него скучный.
— Ну и черт с ним.
— А чего не прогонишь?
— А зачем?
Она теребила скатерть и смотрела на Нину вызывающе и пришибленно, и в то же время Нина чувствовала, что она вот-вот разревется.
— Ритка, что с тобой?
— Да так… Что тебе объяснять, ты и так все знаешь. Этого выгоню, будет другой… Кто-нибудь будет, если на душе пусто… Черт с ним, не обращай внимания, я ведь всегда была нервная… — Она пыталась улыбнуться, но слезы уже текли по щекам, вымывая светлые бороздки.
«Нервной ты, положим, стала совсем недавно», — подумала Нина, а вслух сказала:
— Перестань реветь, выдумываешь ты все.
— Выдумываю. Только
5
Небольшой деревянный дом почти целиком скрывался за густо разросшейся сиренью, и только кусок островерхой крыши с задиристым петухом на коньке высовывался из-за зелени. Павел остановил машину. Лидия Алексеевна встретила его у калитки, сразу узнала, обняла, несколько секунд постояла молча, потом сказала:
— Ну вот… А я дочку вышла встретить… Проходите, Павел Петрович, проходите. Ниночка сейчас придет. Вы смелее, собаки у нас нет.
Она отворила калитку, и Павлу пришлось идти за ней, слегка наклонив голову, потому что кустарник рос неухоженный, буйный, почти смыкался над головой. Дорожки были посыпаны желтым песком, и это была, пожалуй, единственная дань добропорядочному ведению хозяйства. Не было ни гамака, ни бочки с водой, ни столика, за которым вечерами пьют чай и играют в карты. Зато была большая клумба и газон возле веранды; и клумба и газон были несообразными, дикими, разбитыми вопреки всякому садоводству, но на них было много цветов.
— Вы разрешите мне называть вас по имени, да? Я ведь и вам мама… Вы посидите, Паша, я сейчас.
Она ушла в дом и тут же вернулась с подносом, на котором были и сухари, и варенье, и сливки.
— Ну вот… Попьем чайку на веранде. У нас здесь тихо, хоть и город близко. Правда, все заросло, запущено, везде крапива. Дочь занята, у нее работа, а я в последнее время…
Она говорила неторопливо, спокойно, слегка запинаясь, и Павел подумал, что это у них, наверное, в роду, потому что Веня тоже запинался. Он был похож на мать: те же удлиненные, приподнятые к переносице глаза, те же резко очерченные губы, тот же слегка восточный овал лица.
Она говорила, рассказывала Павлу о себе, о дочери, а он все не мог заговорить о сыне, хотя видел, что она ждет этого. Ему нужно было найти в этом доме что-нибудь от Вени, он еще раз огляделся, но ничего не нашел, не увидел, все было спокойным. И он сказал слова, которых больше всего боялся:
— Веня погиб как герой.
Это была правда. Но не это было важно сейчас. Просто это были не те слова, они повисли в воздухе, чужие и никчемные. И вдруг в самом углу веранды, над диваном, он увидел Венькину акварель. Не может быть! Тот самый кусок ватмана, отпущение грехов, как сказал Венька. По голубым волнам бежала яхта…
— Мы хотели построить яхту, — сказал он.
— Простите… что? Ах, ну да, конечно, яхту, — она улыбнулась так молодо, что Павел не поверил. — Веня, правда, не умел строить яхты, но почему бы и нет, если надо?
— И еще мы хотели обогнуть Чукотку.
— Ну да… И хотели приплыть в Бискайский залив. Я все знаю о нем — и что было, и что могло бы быть. Ведь он пришел к вам отсюда, Паша, и рядом со мной стал тем, кем был. Я почти не плакала, и не потому, что выплакала все, просто… Ну вот, кажется, я сейчас поплачу немного, хотя я всегда говорила, что о нем нельзя плакать… Не обращайте внимания, Паша, рассказывайте.