Виксаныч (сборник)
Шрифт:
– А что, – поинтересовался я, – опять «нездоровые ассоциации»?
– Еще какие! – ответил он.
Оказалось, что вчера на спектакле присутствовал первый секретарь обкома, то есть нынешний генерал-губернатор. И тоже с семьей, женой и сыном. Так вот, нынешний ни с кем не поздоровался, не говоря уж об общем поклоне. И сын его никому не пообещал позвонить. Они сидели, словно не замечая зала, вызывая «нездоровые ассоциации».
– Но скажите же мне, Миша, почему в таком случае именно я подорвал авторитет партии?! Хотя нет, ничего не говорите. Давайте лучше выпьем на посошок. Смотрите, как надо пить коньяк без кофе…
Эх,
Санстинна, жена Виксаныча, долгое время работала режиссером Ярославского театра кукол. К моменту нашего с ней знакомства она уже была на пенсии, но продолжала дома делать кукол для театра. Говорили, что Санстинна была любимой ученицей Образцова, что одно время он даже ухаживал за ней. Вполне возможно. Как вполне возможно и то, что постоянное общение с куклами сохранило ей молодость на долгие годы. Даже в пенсионном возрасте Санстинна оставалась очень красивой и веселой женщиной, которую Виксаныч старался огорчить. Правда, только раз в году, когда Санстинна устраивала себе отпуск и приезжала к нему.
Накануне ее приезда Виксаныч «трубил Большой сбор» и объявлял генеральную уборку.
– Понимаете, Миша, она уверена, что без нее я здесь зарос грязью. Когда она приезжает, то устраивает форменный шмон, и если только обнаруживает пылинку или пятнышко, то радости и торжеству ее нет предела. Я же всякий раз стараюсь ее огорчить. А для этого приходится убираться с особым тщанием. Обычно мне это удается. Тогда она впадает в истерику. Сначала она ругается на меня за то, что я худой, плохо подстриженный. Ха-ахм! Что там еще она может придумать?.. Да! Что у меня нет телевизора – это она обязательно вспомнит – и что маленький холодильник. Потом она выдохнется, и в ее арсенале останутся только сарказм и мелкие уколы. Обычно это длится не дольше суток. Но если она найдет хоть одну пылинку!.. Тогда весь ее отпуск я должен буду выслушивать нотации, как надо вести хозяйство. Ей уже не нужен будет телевизор. Наоборот, будь у меня телевизор, он только бы мешал ей читать мне лекции по домоводству. Холодильник окажется идеальных размеров, только я совершенно не умею им пользоваться. Вот к каким последствиям может привести одна пылинка! Поэтому самую ответственную работу – протирание книг – я возьму на себя. И не спорте, Миша! Мы их все не успеем протереть. Однако я знаю, куда она заглянет и на что обратит внимание, а вы – нет.
Я не знаю, насколько была огорчена Санстинна – на шмоне я не присутствовал, – однако за «труды» я был награжден тем, что Виксаныч впервые разрешил мне присутствовать на репетиции в театре.
Там, в зале, я и познакомился с Санстинной. Ее язвительные замечания в адрес Виксаныча говорили о том, что потрудились мы недаром. Учитель воспринимал эти уколы с видом полководца, который ожидает полной капитуляции противника и абсолютно безразличен к его последним выстрелам. Пребывая в этом состоянии, он не сразу заметил, что обстановка на сцене несколько накалена.
Репетировали пьесу Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского». Сама репетиция шла по накатанной схеме, однако за кулисами то и дело слышались нервная перебранка и возмущенное шипение.
Артисты любых театров во все времена время от времени ропщут на «режиссерский диктат».
«Актер – творец на сцене, а не марионетка!» – этот лозунг раздается и в Английском Королевском театре, и в
За англичан я как-то был спокоен, а вот выход в зал пензенских актеров меня насторожил. Их было всего двое, но это были ведущие актеры театра, члены месткома, профкома, худсовета и т. д. Шли они решительно, словно матросы в последний бой.
Подойдя к Виксанычу, исполнитель главной роли внушительным шепотом проговорил:
– Сейчас пойдет финальная сцена, и мы хотим предложить вам домашние заготовки. В конце концов, мы тоже имеем право на творчество. Мы не марионетки!
– Да ради бога! – спокойно ответил Виксаныч. – Я буду только рад, если вы нашли удачное решение. Главное, суметь объяснить это и доказать, если наши решения разойдутся. Я буду приводить контрдоводы, и тогда то, что окажется менее жизненным, должно будет уступить.
В ответ актеры сделали «чрезвычайно церемонный» поклон и удалились.
– Да если б они только видели, как грациозно кланяются мои марионетки, – прошептала Санстинна, – они бы устыдились.
Напомню, что в финальной сцене Кречинский с невестой, наследницей миллионов, ожидает у алтаря благословения папаши. Но в самый последний момент вбегает еврей-ростовщик с полицией и обвиняет Кречинского в мошенничестве. Тот терпит крах, что называется, в двух шагах от миллионов. Выход бунтарей на сцену сопровождался напряженной тишиной за кулисами. Некоторые актеры осторожно вошли в зал и сели позади нас. Таким образом, Учитель, Санстинна и я оказались «в кольце».
Повернувшись к нам спиной, Кречинский настраивался, словно тяжелоатлет перед рекордом. Он тихо перекинулся несколькими фразами с партнерами, что-то ответил стоящим за кулисами. Затем обернулся к нам.
– Мы готовы.
– Мы тоже, – ответил Виксаныч.
На сцене все замерли, а затем почему-то по хлопку Кречинского резко пришли в движение.
Когда появился еврей с полицией, Кречинский замер в огромной паузе, вперив взгляд прямо в меня. От этого взгляда мурашки побежали у меня по спине до самого копчика. Я нервно заерзал в кресле. Даже Виксаныч и Санстинна обернулись в мою сторону.
Но в это время Кречинский завыл. Это был щемящий душу вой. Так воют собаки, когда в доме покойник. Волосы у меня на голове сначала поднялись, а потом заиндевели.
Я твердо убежден, что начал лысеть именно с этого момента. Потому что в следующую секунду Кречинский ухватился за свою шевелюру и так рванул руки в стороны, что в его пальцах остались пучки волос. Не парика! Его собственных волос!
Я был потрясен, раздавлен эмоциями, которые взрывной волной ударили со сцены. Я даже не понял, что кричал, а вернее, выл Кречинский еврею-ростовщику. Сжатые кулаки с торчащими меж пальцев волосами приковывали мое внимание.
Когда все закончилось, наступила звенящая тишина. Актеры, которые прятались за кулисами, вышли на сцену, и весь состав уставился на Учителя.
Виксаныч молча достал папиросу и закурил (особая привилегия режиссеров: только им разрешается курить в зале).
Актеры сошли со сцены и плотным кольцом окружили нас. Виксаныч продолжал молчать. Может быть, в самом деле размышлял, а может, показывал актерам, как надо держать гигантскую паузу.
– Так, хорошо, – наконец проговорил он. – Ну что ж, может быть… – Так говорят, когда что-то не то, и просто подбираются слова, чтобы это объяснить.