Витязь в кошачьей шкуре
Шрифт:
В результате пышный хвост Василия свисал по заднюю его сторону, мохнатое тело расплющилось на крышке, а голова с передними лапами аккуратно переваливалась вниз: так, чтобы баюну была видна замочная скважина. От цепей или от замка пахло ржавым железом. Василий чихнул, сундук закачался. Пришлось опять вонзать в него когти и пережидать, пока успокоится. А после осторожно-осторожно запускать в замочную скважину коготь и копаться там, дожидаясь заветного щелчка.
Он даже вниз не смотрел, а смотрели на него с надеждой в глазах. Прекрасное Лушино лицо и морда волка были обращены наверх, они даже почти не дышали. Волк
Замок поддался, дужка отпала. Василий выдохнул и забывшись подпрыгнул от счастья:
— Иес, иес!
Ржавые цепи лопнули, и сундук вместе с баюном стал валиться на крышу беседки. Шикарным прыжком, распластавшись в воздухе покруче белки-летяги, Василий спасся с падающего объекта. Крыша беседки проломилась. Часть гнилого сундука распалась на дощечки. А вторая застряла в дыре вместе с отчаянно визжащим и сучащим ногами зайцем.
Волк подпрыгнул и тяпнул. Заяц заверещал сильнее. Изо рта у него показалась утка. Голова и шея вытянулись в одну линию, как у взлетающего бомбардировщика. Крылья лопотали, поднимая ветер. А вот перепончатые лапы застряли. Заяц еще и челюсти сдавил, мешая бегству. Визг оборвался, сменившись могучим кряканьем — словно не одна утица оглашала пространство под беседкой, а целая стая.
Луша схватила ее за шею и дернула. Словно в анимэ, разлетелись пестрые перья, и на землю выкатилось несоразмерное утке позеленевшее, будто бронзовое, яйцо.
Волк задумчиво толкнул его носом, подкатывая к Василию.
— Не могу я иголку достать! У меня лапки!
Луша углядела, как они играются с яйцом, и тюкнула тем об угол стола. Потекла прозрачная слизь и выпала игла, воткнулась в щель пола. Луша морщась выковыряла ее, обтерла платком и уложила в поясную сумку.
Вокруг было тихо. Друзья переправились на лодке через озеро и крадучись двинулись назад по пещере.
Мелькала у Василия, даже дергала мысль, что неплохо бы вскарабкаться на дуб и там пойти поверху. Но волк по деревьям точно лазать не умел. И до нижних сучьев не допрыгнул бы. А Луша бы его даже с помощью Василия наверх не встащила. А и встащила бы — провозились бы долго. А времени терять нельзя было — в любой миг мог нагрянуть Кощей.
Они уже почти добрались до выхода: тот светлым пятном маячил рядом, когда Кощей и нагрянул. Но не спереди, как опасался Василий. Сзади раздался рев разочарования, боли и ярости. Он наполнял затхлый воздух пещеры, заставлял дергаться корни, торчащие из свода, и сыпаться камни. Он пробуждал прислужниц и стражу, и те метались безголовыми курами, плохо соображая от сна и не в силах понять, что происходит.
Трясся пол, звенело оружие.
— Бегом! — приказала Луша.
Василий еще никогда не бегал так. Сердце яростно колотилось и готово было выпрыгнуть изо рта. Лапы млели. А хвост распушился вдоль земли и дергался, помогая телу не заноситься на поворотах. Сзади, прибавляя шороху, тяжело бухал лапами волк.
Им не хватило совсем немного, чтобы выскочить на белый свет.
Несколько Кощеевых мертвяков в гнилых доспехах перегородили проход. Один наставил ржавое копье, второй поигрывал семихвостой плетью со свинцовыми грузиками на концах ремешков. Третий просто развел руки и широко расставил ноги. Кривые зубы торчали из раскрытого рта.
Василию показалось, мертвяки скорей ориентируются не
Зарычал, распахнув пасть, и мертвые воины невольно отпрянули.
Луша не стала ждать, пока ее схватят. Ловким прыжком вскочила волку на спину. Василий совершил гигантский прыжок и оказался у нее за спиной, вцепившись в шерсть волка когтями, а в пояс Луши зубами, когда серый дернул с места, разбегаясь иноходью, загребая лапами пространство и ныряя в низкий проход. Луша пригнулась, чтобы не задеть головой о свод. Василий телепался у нее за спиной.
Погоня вот-вот готова была вцепиться ему в хвост.
— Давай, милый! Давай! Выноси!
Луша изогнулась и могучей рукой перекинула Василия вперед себя.
В ее руках чувствуя себя в безопасности, он встал на задние лапы, чтобы глядеть Луше через плечо. Чихнул от запаха ее растрепанных волос. И запел, конусом сна накрывая погоню.
А та все прибывала. Пещера раз за разом выплевывала то всадников, то пеших, то косматых голодных псов. И вся орда гналась за беглецами, не придерживаясь дороги. Перелетала мелкие препятствия, орала, гикала, свистела, лязгала, лаяла, выла и визжала. И Василию было до ужаса страшно, что их стопчут, сомнут, раздерут клыками, вгонят в землю, потому что могут, по праву сильного.
И все его попытки спасти Лушу окажутся напрасны. И он никогда не скажет ей…
Но у него получилось!
И всадники, и пешие воины, и псы — вся эта беспощадная, бешеная лава — замедлялись, клюя носами. Передние ряды падали на колени. Задние спотыкались, налетая на них.
А Василий упоенно пел. Почти орал, не жалея дыхания и голоса. От песни не зависела его карьера. От песни зависела жизнь! Три жизни.
Он весь напрягся и переступал передними лапами по Лушиному плечу, посылая назад рулады и опасаясь задеть своих. А серый гнал, хвостом-поленом заметая следы. До Калинова моста оставалось всего ничего.
И тут наперерез им вылетел еще один Кощеев отряд.
Земля покрылась колючим инеем.
А Василий почуял, что выжат, выпит досуха и больше не сможет издать ни звука. По крайней мере, такого, чтобы еще кого-то усыпить.
— Мы примем бой, — сказала Луша. Ее плечи были расслаблены, а рот похож на молодой месяц. Очень красивый рот.
И он выкрикивал Кощею, что был с отрядом, очень некрасивые и обидные вещи.
Красавец спешился. Его левый глаз больше не был прикрыт повязкой. И Василий понял, что тот маскировал глаз вовсе не из-за фингала, поставленного гравием. Если правый глаз Кощея отсвечивал живой чернотой — как у крупной птицы, то левый был затянут бельмом. Толстым, голубовато-желтым, жутким. Словно Кощей мог легко заглядывать в оба мира сразу.
Он сплюнул под ноги и очень картинно потянул из ножен меч.
Василия всегда удивляло в компьютерных игрушка и некоторых книжках, зачем воины спешиваются для боя. Ведь куда эффективнее верхом: ударил конской грудью, стоптал, проехал еще раз для верности. Ну, вдруг враг увернется — гений ловкости восьмидесятого уровня. Так повернуться и повторить.
Принять коня на пику — так это надо силищу иметь, присесть, упираясь в землю древком и выставив наискось наконечник. И это ж какие железные нервы нужны, чтобы деру не дать, когда на тебя несется полутонная туша боевого коня.