Властелины моря
Шрифт:
Афины навлекли на себя гнев персов, еще когда Фемистокл находился в романтическом возрасте юноши, едва перевалившего за двадцать. На одном из наиболее памятных собраний, когда-либо проходивших на Пниксе, Аристагор из Милета призвал афинян поддержать восстание ионийских греков против их сюзерена, персидского царя Дария. В этом случае бунт, направленный на освобождение одного народа, может превратиться в широкомасштабную войну, которая перекинется в столицу персов Сузы, по ту сторону Тигра. Афиняне проголосовали за то, чтобы выступить на стороне своих собратьев из Малой Азии, и послали в Эгейское море двадцать судов с экипажами на борту. Объединившись с ионийцами, она атаковали главный город персов в Малой Азии Сарды. При разграблении города возник пожар, в котором сгорело большинство домов, в том числе храм богини Кибелы.
Возмездие не замедлило. При возвращении афинян на побережье персидская армия перехватила тех и нанесла
И действительно, как он и предупреждал, Дарий направил армию и флот на завоевание Афин. Первое наступление персов закончилось, так, по существу, и не начавшись: сильнейший северный ветер погнал царские триеры к скалистому берегу у подножия горы Афон в северной части Эгейского моря, где персы потеряли сотни судов и тысячи воинов. Второе наступление было остановлено у Марафона, в северо-восточном углу Аттики. Возглавляемая харизматичным полководцем Мильтиадом афинская фаланга тяжеловооруженных воинов, называемых гоплитами, разбила прибывший морем персидский десант на равнине, расстилающейся всего в двадцати шести милях от Афин. Во время подготовки к третьему походу царь Дарий умер. Это случилось через три года после Марафонского сражения, а далее различные бунты внутри империи не позволяли персам отвлекаться ни на что другое. Таким образом, Фемистокл стал походить на мальчика из басни Эзопа. «Волк! Волк!» – кричит он, а никакого волка нет. Город пребывал в довольстве и покое. После многочисленных ложных тревог афиняне посчитали то ли надуманным, то ли сомнительным существование персидской угрозы и заодно уж бросили заниматься глупостями в Пирее.
Но сам Фемистокл не разуверился в своей правоте. И на сегодняшнем собрании он собирался убедить сограждан в необходимости укрепления военной силы Афин на случай нападения персов. Только сделает он это обходным путем. Вновь заговорить о возможности персидского вторжения – значит только разозлить собрание. Нет, Персия вообще не будет упоминаться. И вообще идти поперек общественного мнения Фемистокл не собирается, лучше он прибегнет к помощи меты .
Это типично греческое понятие трудно передать средствами какого-либо иного языка. В общем, под ним подразумевается нечто явно противоположное ценностям иных народов, прежде всего персов. Мета объемлет такие свойства, как ловкость, живость ума, мастерство, умение, быстрота реакции, наконец, творческий подход. Эти качества и способности служат оружием людям, оставшимся в меньшинстве. Афиняне знали, что нет в мире силы, превышающей силу ума. В мифологии у античной богини Метис (Метиды) Афина и почерпнула именно свою силу и мудрость [3] . Не мускульную силу, но мету ценила Афина в своем любимом герое Одиссее, придумавшем уловку с троянским конем, которая успешно сработала после того, как на протяжении десяти лет одна за другой проваливались попытки прямого действия. Любой образованный грек знает строки из «Илиады»:
Будь, мой сын, рассудителен, будь осторожен, любезный!
Если уже близ меты возьмешь ты перед и погонишь,
Верь: ни один из возниц ни догонит тебя, ни обскачет.
Гомер. «Илиада». Песнь 23, пер. Н. Гнедича
Будучи страстным поборником военно-морской мощи, Фемистокл видел дальше своих современников-афинян. На кону было нечто большее, чем угроза со стороны персов. Фемистокл был убежден, что с морем тесно сопряжено само будущее Афин. А укрепление Пирея – это только шаг к превращению города в морской центр, где скрещиваются торговые пути и базируется сильный военный флот. На протяжении последних десяти лет его планы постоянно обо что-то разбивались. Но когда несколько дней назад была обнародована повестка предстоящего собрания, которое между прочим обсудит предложения, касающиеся доходов от серебряных рудников в Лаврионе, Фемистокл решил, что судьба или удача наконец-то ему благоволят.
Лаврион («Серебряная жила») – средоточие островерхих холмов в южной оконечности Аттики, примерно в двадцати пяти милях от Афин. Старатели разрабатывали эту жилу на протяжении вот уже тысячи лет. Сначала они наткнулись на зеленоватого цвета руду, залегавшую близко от поверхности, потом, следуя за блестящими прожилками, двинулись вглубь. Ко временам Фемистокла некоторые шахты достигли глубины в триста футов. Рудокопов, в большинстве своем рабов, вооруженных железными прутьями и глиняными
Грекам, жителям других городов, приходилось отыскивать драгоценные металлы либо на островах Эгейского моря, либо в горах на севере. В принципе Лаврийские серебряные рудники находились в общественной собственности, но на деле деньги вкладывали и разработками занимались отдельные лица. В начале каждого года объявлялось нечто вроде аукциона на аренду каждого месторождения, а в конце его, когда срок аренды истекал, победители отдавали часть выручки жителям города. Земли, принадлежавшие семье Фемистокла, находились в местности под названием Фреарры («Колодцы»), на самой границе горнорудного района. Ему было известно, что относительно недавно рудокопы неожиданно наткнулись на богатую подземную жилу. Ручеек серебра из Лавриона вскоре превратился в могучий поток. Инспекторы докладывали об увеличении объемов серебра в рудное управление, которое, в свою очередь, переправляло их советникам. В результате счастливой находки в Лаврионе образовался избыток, достаточно значительный для того, чтобы пустить его в общественное пользование. Совет подготовил предложение, согласно которому половина серебра уходит в хранилище, а половина распределяется в равных долях между всеми тридцатью тысячами граждан. Согласно предварительному тексту резолюции, который можно было прочитать на дощечках-объявлениях, стоимость каждой доли составляет десять драхм. Но у Фемистокла были на этот счет свои соображения.
В то утро, сразу с рассветом в Афинах был вывешен флаг, долженствующий напомнить гражданам о том, что сегодня заседает народное собрание. Еще до Фемистокла на Пникс поднялись должностные лица и освятили жертвами и молитвами место собрания. Вскоре сюда потянулись от агоры граждане. Перед подиумом становилось все шумнее и шумнее: обычный афинский гвалт – взаимные приветствия, случайные реплики, споры, сквернословие, шутки. Следом за неумолчной беспорядочной толпой ровными рядами двигались рабы. Они несли веревку, вымоченную в краске, и с ее помощью направляли медленно шагающих граждан в нужном направлении. Всякий, кто по неаккуратности коснется веревки и на его тунике отпечатается красная полоса, будет подвергнут штрафу. Девять архонтов во главе со стратегом, чьим именем называется текущий год, расселись по своим местам. Десять лет назад стратегом был Фемистокл, сейчас – Никодим. Специальные места были также зарезервированы для пятидесяти членов совета, избранных на эту должность в результате ежегодной ротации. Секретарь приготовил стило и восковые дощечки. По знаку председательствующего на подиум поднялся глашатай и произнес слова заклинания. В Афинах не было разделения по религиозному или социальному признаку: высшая обязанность власти состояла в том, чтобы умилостивить богов путем практически неизменных ритуалов и жертв. Покончив с заклинанием, глашатай зачитал проект резолюции, составленный советом, и выкрикнул: «Кто желает говорить?» Собрание Афин приступило к работе.
В то утро мысли большинства граждан приятно волновал вопрос: «На что мне потратить свои десять драхм?» На эти деньги можно было купить новый плащ, необыкновенно красивую раскрашенную чашу или даже быка. Положим, для представителей трех высших классов городского населения – трехсот или четырехсот самых богатых землевладельцев, тысячи двухсот всадников и десяти тысяч воинов, облачавшихся в час угрозы в свои тяжелые доспехи и выступавших в фаланге навстречу врагу, – для всех них эта сумма была ничтожной. Но для большинства афинян – безземельных работников, принадлежащих к четвертому, низшему, сословию граждан, которых называли фетами, – десять драхм хорошая прибавка к их скудным доходам.
А было таких граждан порядка двадцати тысяч. Большинство трудилось по найму в земледелии, в ремесленных мастерских или на транспорте. Каждый сам по себе не мог похвастать ни состоянием, ни положением, но в совокупности они составляли демос – «народ», это сердце афинской демократии. Хотя феты составляли явное большинство граждан, законы города не позволяли им занимать выборные должности. Недемократические ограничения касались и воинов, но в отличие от последних феты не могли даже входить в совет пятисот. Таким образом, повестка заседаний народного собрания находилась в руках одних богатых, а фетам оставалось лишь голосовать «за» или «против» предложений, устраивающих представителей высших сословий. Словом, в ту пору, когда Фемистокл готовился к своему выступлению, Афины хоть и называли себя демократией, по целому ряду позиций были таковой лишь номинально.