Во сне и наяву
Шрифт:
В детстве Лизонька была ребенком впечатлительным и крайне болезненным. Мама растила ее без отца, и на лето перед началом учебы в школе она отправила дочь к своей двоюродной тетке в деревенский дом на свежий воздух и козье молоко. Баба Мила человеком слыла строгим и нелюдимым, но родне не отказала, хотя и приняла без радости. Лиза ясно и как наяву увидела маленький бревенчатый дом под шиферной крышей, завалинку и штакетник забора, калитку на кожаных петлях у дороги. Как она могла забыть про бабу Милу! Ей сейчас уже, наверное, под сотню лет натикало. Они и не общались после того Лизиного десанта особо. Мама иногда звонила на деревенскую почту
Ворона звали Иннокентий, жил он на старой березе возле дома бабы Милы. Прилетал утром к окну на кухне и стучал в раму, просил вынести каши или творога. Был он умен, воспитан и величав, как особа царских кровей. Его-то она точно не должна была забыть!
В то лето Лизонька с вороном не расставались. Маленькая, не по возрасту худенькая, полупрозрачная девчушка в сандаликах и желтом сарафане и важный угольно-черный птиц неразлучной парочкой вышагивали по участку или по улице деревни. За доверие и дружбу мелкая получала блестящие камушки, блесточки, стеклышки и пивные крышки, а взамен щедро делилась едой и лаской.
– Постой, постой, – вытирая слезы и всхлипывая, приговаривала Лиза, – это же ты! Иннокентий, вернись!
Зачем-то открыла окно. Воспоминания теснились в голове, накатывали новыми подробностями. Свежий ветер взметнул пыльные занавески, и запахло весной, клейкими зелеными листьями, свежей землей и немножко грибами.
– Подожди! Я сейчас! – Встав на табурет, полезла на антресоль. Там среди пыльных развалин, чемоданов с бельем и коробок с посудой у нее был спрятан клад. Про него Лизонька тоже почему-то запамятовала. Железная коробка из-под печенья с самыми дорогими детскому сердцу вещами: стеклышками, монетками и другими принесенными вороном сокровищами, фотография Лизы на фоне дома и черное перо самого Кеши. Его девочка берегла сильнее всего. В последний перед отъездом день она нашла на крыльце этот прощальный подарок. Как быстро все забылось. Жизнь закрутила – школа, учеба, потом институт, друзья, работа, дом, работа.
– Где-то здесь должно быть. Оно точно было здесь, – приговаривала Лизавета.
Антресоль в ее маленькой квартире была большой и занимала весь потолок коридора и «черную» комнату. Это был настоящий музейный запасник никому не нужных вещей. Человек мог залезть туда и заблудиться среди подшивок газет, сервизов на 20 персон, хрусталя и сломанных рам от картин. Здесь доживали свой долгий век альбомы с сотнями фотографий незнакомой Лизе родни, хранились стопки выцветших писем и чемоданы с тряпьем непонятного назначения. После часа раскопок, чихающая и грязная, как анчутка, Лизавета вылезла с детским кожаным закостенелым ранцем, где и находились треть века ее драгоценности из детства.
– Вот оно, мое настоящее наследство, – подумала Лиза.
Коробка была поменьше, чем помнилось, но в ранце лежала не только она, еще и стопка пожелтевших писем, перевязанных бечевкой. Их Лиза точно там не прятала. Она вообще первый раз эти письма видела. Листки были такие хрупкие и выцветшие, что пока с ними даже разбираться не стала, все равно ничего не прочтешь. Все потом.
После обыска вещи из кладовки распухли, увеличились в размере и выпали в коридор. Как эту мусорную гору запихнуть обратно, мыслей не было.
– Хватит реветь, а то водный баланс собьешь, – сказала Лизавета себе строго и вслух. Отвернулась от бардака, прошагала на кухню. Коробку и письма так из рук и не выпустила. Села за стол и ножиком аккуратно поддела заржавевшую крышку. Сокровища ушедшего детства потускнели и потеряли свою волшебную силу. На столе лежали несколько затертых монеток, стеклышки от бутылок, порванная цепочка серебряная, горсть камушек и гладкое иссиня-черное вороново перо. Оно единственное притягивало взгляд, играло в лучах весеннего солнца, и выпустить его из рук добровольно Лиза бы не смогла. Настоящее волшебство! Доказательство, что все это было.
– Куда тебя пристроить, дорогой ты мой подарочек. Моя прелесссть, – подражая интонацией известному персонажу, приговаривала она. На кухне этому артефакту явно было не место.
Продравшись через коридор, водрузила свой бесценный дар над диваном. Прямо в центр ловца снов, что одиноко висел над ночником у изголовья. Куплен тот был в минуту душевной слабости, чтобы изгнать ночные кошмары и страхи, что так кардинально портили жизнь молодой женщине. Веревочное плетение оказалось фальшивкой для суеверных, но выкидывать было лень.
Чувствуя странный подъем и жажду деятельности, Елизавета было рванула в ванну за тряпками и ведрами, но затем притормозила. Надо решать что-то с этим мусором, но сначала нотариус и работа, которую сегодня надо сдать. Мусор можно оставить на бессонную ночь. Ложиться на проклятый диван даже под защитой воронова пера она пока была не готова.
Звонки по записанному номеру нотариальной конторы гудели непрерывной издевающейся чередой, и снова нависли сомнения.
– Может, все-таки приснилось? Может, в помрачении написала сама себе бумажку, напридумывала и теперь просто схожу с ума окончательно? Стоп.
Друг-ноутбук выдал, что контора по этому адресу существует, но звонить уже поздно, так как время приема кончилось.
Послеобеденное солнце путалось в тополиных ветвях, из окна тянуло холодом, и дедлайн по многочисленным оргазмам был все ближе и ближе.
В лихом порыве она снова схватилась за волшебное перо, вытащила его из ловца снов и пристроила себе в растрепанный пучок.
– Теперь я точно похожа на птицу-секретаря, – заявила бездушной машине Лиза, садясь за незаконченный текст. Слова восхваления в этот раз летели из-под клавиш, как из пулемета, и скоро псевдомедицинский шедевр был отправлен.
– А теперь пошли обедать, – сама себе приказала наша воинственная индейская скво.
– Давно себя такой активной не помню…
Ломило спину и ноги. Мусорные мешки к полуночи заполнили прихожую и часть кухни, а кладовка с антресолями и комнатой приняли незнакомый, пустой вид. В трудовом порыве Лизавета прошла как торнадо по квартире. В утиль пошли старые шторы, коробки, залежи журналов и прочий мусор. Хотелось содрать обои, протертый линолеум и выкинуть люстру, но разум возобладал над чувствами. Как вор в ночи, чертыхаясь и громыхая набитыми полиэтиленовыми мешками, поползла на лестницу.