Волошинов, Бахтин и лингвистика
Шрифт:
До провинциальных городов вроде Саранска общая волна докатывалась в виде кампании, требовавшей развивать «сталинское учение о языке». 18 октября 1950 г. прошло обьединенное заседание кафедр русской и зарубежной литературы на тему «Труды И. В. Сталина и литература», где выступил и Бахтин. До нас дошло резюме его выступления, в котором, в частности, сказано о необходимости связей между литературоведением и лингвистикой, о проблеме жанра, неразрывно связанной с проблемой языка. [739] В плане кафедры на 1951 г. указывалось, что М. М. Бахтин работает над проблемой «языка и стиля художественных
739
Лаптун 2000: 140– 141
740
Лаптун 2000: 141
Общая направленность тематики задавалась сверху, но очевидно, что в заданных рамках ученый мог заявить о близкой ему самому проблематике. Тогда по вопросам языкознания стало возможным высказываться свободнее, чем по проблемам литературоведения или тем более философии. Появилась надежда дойти до читателя после неудачи с «Рабле». Как нередко бывает, все оказалось наоборот: «Рабле» вышел и стал знаменит при жизни автора, а лингвистические сочинения увидели свет намного позже и лишь посмертно.
Размышления над проблемами лингвистики вылились в многочисленные записи и наброски, относящиеся в основном к 1951–1953 гг. Их итогом стал связный текст «Проблема речевых жанров» (далее – РЖ), писавшийся в конце 1953 г. и в начале 1954 г. В переломные для страны годы ученый занимался именно лингвистикой. Л. А. Гого-тишвили оценивает РЖ (включая подготовительные материалы) как единственную работу Бахтина, выполненную «исключительно изнут ри лингвистики» (537). Это не совсем так, поскольку то же еще в большей степени можно сказать и о «Вопросах стилистики на уроках…», а также о, вероятно, не учтенном ее фрагменте «Язык и речь».
В отличие от несколько раз издававшегося итогового текста РЖ, записи, конспекты и наброски (за небольшим исключением) опубликованы лишь в собрании сочинений (207–286). Среди них выделяется короткий, но связный текст «Диалог» (207–209), видимо, представляющий собой конспект доклада на ученом совете института. Остальное—тетради с отрывочными записями и конспектами линт вистических работ, две из которых озаглавлены автором «Диалог I» (209–218) и «Диалог II» (218–240). Некоторые куски текста затем перенесены из них в РЖ. Чтобы не повторяться, не буду подробно в данном разделе останавливаться на этих кусках, а также на положениях, получивших более законченное выражение в РЖ. Рассмотрим здесь лишь процесс формирования авторской концепции, а также проблемы, не отраженные в РЖ.
26 июня 1951 г. было принято решение, согласно которому в 1952 г. Бахтин должен был сделать на ученом совете института доклад «Проблемы диалогической речи на основе учения И. В. Сталина о языке как средстве общения» (560). Как указывает Л. А. Гого-тишвили, нет сведений о том, был ли этот доклад сделан или нет, но фрагмент «Диалог» – видимо, его конспект (561). Ясно, что тема была результатом компромисса между заданием сверху и научными интересами самого ученого, всю жизнь занимавшегося проблемами диалога.
Конспект доклада представляет собой попытку связать важную для автора концепцию
Далее говорится о «классификации речи (не языка) по функциям и по жанрам» (207). Под «функциями речи» понимается то, что чаще называют функциональными стилями (ср. сходное понятие функции речи у А. Гардинера). Жанры более многообразны: подчеркивается «необычайное разнообразие речевых жанров и отсутствие классификации» (208). Среди прочих жанров перечислены «общие жанры: диалог и монолог» (208). Можно видеть, как постепенно формируется концепция, за полтора-два года менявшаяся. Только в этом тексте, отражающем некоторый промежуточный этап работы, имеется термин «функции речи», затем измененный на «стили»; только здесь диалог и монолог включены в систему жанров, от чего автор затем откажется.
В докладе также упомянуты языковые средства, используемые в целях диалога. К их числу отнесены местоимения, вокативные формы, императивные и вопросительные конструкции; ср. «сигналы» у К. Бюлера. Подчеркнуто, что все эти средства «надо выделить и квалифицировать именно как специфические формы диалогического взаимоотношения говорящих» (207), хотя традиционно их разносят по разным разделам лингвистического описания из-за разницы в формальном выражении. Вновь, как когда-то в «Слове в жизни и слове в поэзии», обращено внимание на «формы вежливости, этикета, такта в языке», которые раскрываются именно в диалогической речи
(208). Вся проблематика, описанная в этом абзаце, потом почти не нашла отражения в РЖ (может быть, ее анализ предполагался в ненаписанной части этой работы).
Черновые материалы, как указывает Л. А. Гоготишвили (564), начинались в связи с подготовкой к докладу на ученом совете, но затем переросли в подготовительные материалы к РЖ. Можно видеть, как первоначально главная тема диалога постепенно уходит на второй план, оттесняясь двумя другими, связанными между собой: проблемой высказывания и проблемой речевых жанров.
Первоначальные наброски близки к тексту доклада. Вот такая формулировка: «Единица речи—высказывание» (212), совпадающая с текстом доклада и позже пересмотренная. Ранний этап работы виден и в такой формулировке: «Новые формы появляются в речи (слова, фразеологические обороты, грамматические формы), чтобы затем обобщиться и стабилизироваться в языке. Через стиль в язык» (212). Л. А. Гоготишвили отмечает, что последняя фраза – скорее в духе К. Фосслера, а в терминологии Бахтина (имеется в виду окончательный текст РЖ) было бы «через жанр в язык» (565). Впрочем, предыдущая фраза напоминает и А. Сеше, ср. также «технизацию» у В. И. Абаева.