Воронья дорога
Шрифт:
Эш глубоко вздохнула и покачала головой:
– Не знаю… Хоть машина-то к ним есть? Я развел руками:
– Спрашивал маму. Она думает, что это диски Рори.
– Такая древность? – Эш с сомнением постучала ногтем по конверту дискеты, как будто боялась, что он рассыплется в труху.
– Я раньше и не знал, что у него был компьютер. Просил маму напомнить, чтобы я к тебе с этими штуковинами подкатил, и она сказала, что у Рори был то ли компьютер, то ли текстовый процессор—что-то в этом роде. За год до того, как исчезнуть, дядя его из Гонконга привез.
– Из
– Какая-то… копия? Клон? Мама, кажется, апельсин упоминала, но она, наверное, имела в виду яблоко. Помнит, как он жаловался на эту машинку или на программу – к ней не было инструкции на английском, но он все-таки освоил.
– О-хо-хонюшки.
– Папа ее оставил в квартире у Рори, в Глазго, когда увозил оттуда дядины бумаги. В то время он не хотел держать компьютер в доме.
– Мудрый человек был твой папа.
– Я попытаюсь найти чувака, с которым Рори на двоих снимал квартиру, да только машина, скорее всего, давно на помойке… Вот я и подумал: а что, если… ну… может, ты знаешь кого-нибудь, кто способен это… расшифровать? – Я пожал плечами, вдруг почувствовав себя очень неловко.
А Эш уже смотрела на диск, как будто ожидала, что из него полезут гадкие мокрицы. Я кашлянул, прочищая горло; вдруг стало очень жарко, и я вспотел.
– Может, тут и не записано ничего, но на всякий случай…
– Вот что,– медленно произнесла Эш,– давай напрямик: что это за машина, ты не знаешь, но нельзя исключать, что самопальная копия доисторического «Эппла», почти наверняка – из бракованного железа. Собрана косоглазыми детишками в арендованном на месяц ангаре и снабжена восьмидюймовым дисководом, софт – из одних глюков?..
– Хм… Да. Что уж тут спорить…
Эш плотно сжала губы и взвесила диск на ладони.
– Ладно, так и быть.– Она кивнула на диски, которые я держал в руке.– Давай и эти заодно.
Я отдал ей диски, и она повернулась к двери.
– Увидимся.
Она пошла в шумный зал. Я двинулся следом. На каждом шагу говоря «извините», она пробиралась к парадной двери.
– Эш! – догнал я ее.– Не сейчас же! А вечеринка?!
– Не волнуйся,– оглянулась она.– Я вернусь. Закину их домой, чтобы не забыть, когда поеду в Лондон. Есть у меня знакомые, которые могут помочь… И я там кое-что забыла. Это для тебя. У мамы оставила.– Она посмотрела за дверь: там начинался дождь.– Черт!
В холле возле вешалки для шляп стояла огромная гильза от артиллерийского снаряда времен войны, сейчас она была полна зонтов и тростей. Я выдернул зонт. Ко мне повернулась Эш, на лице – беспокойство.
– Я опять видела того парня. Покажу его тебе. Передай счастливой чете мой подарок!
– Что за парень?..
Но она уже лавировала меж вновь прибывшими гостями к красному малютке «2CV», запаркованному в добрых пятидесяти метрах от дома, на забитой машинами подъездной дорожке. Диски Эш прижимала к груди. Ее высокие каблуки мелькали над гравием, и некоторые гости оглядывались на нее, но тут же находили себе другое дело: обмен приветствиями и рукопожатиями.
Зонтик мне и самому пригодился: я прогулялся
В доме я едва не столкнулся с официанткой из «Лохгайр-хоутела», несшей большой поднос с шампанским из кухни к шатру. Я помахал маме (смотревшаяся просто шикарно в черном с белыми полосками платье, она разговаривала с Хелен Эрвилл) и двинул в зал. По пути сунул зонтик в гильзу. Через секунду спохватился: он же совсем мокрый. Вернулся, раскрыл и поставил в уголок сушиться.
– Прентис! – окликнула меня, спускаясь по лестнице, Верити. Она была упакована в белый шелк – творение какой-то приятельницы, подвизавшейся в Эдинбурге на ниве дизайна одежды. Номинально это были блузка, юбка средней длины и пиджак, но на Верити все казалось цельношитым и донельзя изящным, а беременность еще не бросалась в глаза. Дополняли наряд белые леггинсы и туфли на высоком каблуке, отчего она казалась выше меня. А еще было фульгуритовое ожерелье – мама угадала, что Верити была бы рада его надеть, да побоится вызвать болезненные ассоциации. Поэтому мама шепнула Льюису, что ожерелье будет вполне к месту, если оно подойдет к выбранному Верити наряду. Волосы были коротко подстрижены, но это нисколько не портило облик, и белая микрошляпка на голове, с откинутой прозрачной вуалью, тоже очень ей шла.
Верити подошла ко мне, обняла за плечи и поцеловала в щеку.
– Отличная была речь, молодец.
Она не отпустила мои плечи, даже сжала крепче. Выглядела она, как и надлежит выглядеть молодой женщине, когда она беременна и выходит замуж. Сияла, блистала, лучилась, цвела. А кожа – просто идеальная. С правдоподобным акцентом британской аристократии Верити произнесла:
– Дорогой, вы лучший из лучших, в этом не может быть никаких сомнений.
Я осторожно положил ладони на ее ничуть не пополневшую талию и слегка поклонился:
– В любое время к вашим услугам.
И ухмыльнулся. Она засмеялась и покачала головой. Шагнула назад, сложила руки на груди, окинула меня взглядом с ног до головы:
– Ты такой душка!
Верити снова рассмеялась и протянула руку:
– Пойдем-ка разыщем моего супруга. Держу пари, он уже с горничными флиртует.
– А я думал, это моя обязанность.– Я взял ее под руку, и мы пошли через зал. Позади нас отворилась парадная дверь. Я оглянулся и остановился и снова повернулся к Верити.– Пардон, но сейчас вынужден отойти.
Она улыбнулась Эшли Уотт, которая отряхивала только что снятый блестящий дождевик, и кивнула:
– Ничего, прощаю.– Подмигнула мне и ушла.
С Эшли мы встретились под лестницей, она махала видеокассетой:
– Нашла! Где тут твой видак?
– За мной! – Я устремился по лестнице, разом перемахивая через две ступеньки.
– Ничего, что я снизу, а ты – в кильте? – прозвучало вслед.
– А ты под ноги смотри, и тогда – ничего.
В кабинете я зажег свет – мы решили не раздвигать шторы. Тут был и телевизор, и видеомагнитофон. Я все включил и сунул куда надо кассету.