Восемь Драконов и Серебряная Змея
Шрифт:
— Я тоже тебя люблю, мой милый муж, — привстав на локтях, она коротко поцеловала его в щеку.
— Ты зря оделась так рано, — мечтательно улыбаясь, промолвил юноша. — Давай ты снимешь лишнее, и мы полежим ещё немного.
— Рано?! — весело возмутилась Ваньцин. — Час Змеи[1] скоро закончится. Ты собрался весь день провести в постели, лодырь? Помнишь ли ты, зачем мы вообще прибыли в этот город?
— Это… хм… — Шэчи смущённо поскреб в затылке, вспомнив, что весь вчерашний ярмарочный день они провели в праздности и веселье, и думать забыв о поисках учителя Ваньцин. Подстегнутый разгоревшимся стыдом,
— Давай сегодня заглянем в ямынь, и расспросим стражников, — предложил он. — Они по долгу службы обязаны знать о многом, если не обо всем, происходящем в городе и окрестностях. Если твой учитель хоть раз прошла через городские ворота, они будут знать об этом.
— Может, лучше не связываться с судейскими? — задумчиво спросила Му Ваньцин. — После того, как мы убили тех двух злобных старух, и повстречались с глупцом-Фаном, идти в ямынь для нас — что соваться в логово тигра. Да и учитель не стала бы привлекать внимания стражи.
— Не войдёшь в логово тигра — не достанешь тигрят, — засмеялся Шэчи. — Мы не обязаны называть стражникам ничьих имён. А в ищущей учителя ученице нет ничего преступного. К тому же, не забывай о связях моей семьи. Стражники не тронут ни меня, ни мою жену.
— Ну, хорошо, — Ваньцин завозилась, пытаясь встать, и юноша поддержал ее. Опираясь на его руки, девушка поднялась с кровати, и с неожиданным смущением отвернулась.
— Оденься скорее, — попросила она. Шэчи, улыбаясь ее стеснительности, поднял с пола свое нижнее белье, и принялся одеваться.
* * *
Цзянъянский ямынь встретил молодую пару громкими и разнобойными звуками барабана. Подойдя ближе, Инь Шэчи и Му Ваньцин увидели причину шума — изможденного мужчину в простой одежде. Его облачение, грязное и потрёпанное, багровело потеками запекшейся крови на груди и вороте, на лице расплылся обширный синяк, а губы пересохли и потрескались, но барабанные палки в его руках не прекращали ударов по туго натянутой коже.
— Справедливости, — надрывно сипел он. — Прошу справедливости.
Стражники, стоящие у ворот присутственного места, и не думали отвечать на его упорные мольбы, или же докладывать начальству. Большой барабан у входа в ямынь, чей бой должен был привлекать внимание стражи и судейских приставов, сегодня отчего-то звучал впустую.
Шэчи и Ваньцин обменялись одинаково удивлёнными взглядами, и, не сговариваясь, приблизились к измученному человеку. Юноша положил руку на его плечо, и когда тот обернулся, указал взглядом на барабан, и приложил пальцы к уху. Незнакомец понял его верно, и опустил барабанные палки.
— Что вам нужно от этого несчастного крестьянина, молодой господин? — тихим, напрочь сорванным голосом прохрипел он. — Я не могу прекратить взывать к чувству долга здешних недостойных чинуш: они — моя последняя надежда на справедливость.
— Почему так? — непонимающе спросил Шэчи. — И почему стражники не обращают на тебя внимания? Я знаю лучжоуского сяньвэя, и он — человек честный… в меру честный, — поправился он. — По крайней мере, он обязан тебя выслушать.
— О, господин окружной судья прекрасно знает суть моего дела, — в каркающем сипении мужчины послышалась искренняя
— Так кто же твой обидчик? — недоумение Инь Шэчи росло все больше. — Некто из городской знати, богачей, или чиновников?
— Совсем наоборот, — в сиплом голосе крестьянина зазвучал жгучий яд. — Клан Нищих! Доблестные воители, оберегающие порядок и спокойствие Поднебесной, — он невольно прервал свою язвительную речь, и зашелся в сухом кашле.
— Ничего не понимаю, — обескураженно покачал головой Шэчи, и бросил вопросительный взгляд на жену. Та озадаченно развела руками. Вновь оглядев измученного крестьянина, он обратился к нему:
— Послушай, уважаемый. Ты изможден и ранен. Давай мы с тобой пройдем в ближайшую закусочную, ты выпьешь чаю, и расскажешь нам все, как есть. Не стану ничего обещать заранее, но если Клан Нищих и вправду причинил тебе незаслуженную обиду, я и моя жена поможем разобраться с этим. Ведь поможем, дорогая моя? — спросил он девушку.
— Простой люд не должен безвинно страдать, — кивнула та. — Этот крестьянин, несомненно, искренен. Давай выслушаем его историю.
— Решено, — воодушевленно ответил Инь Шэчи. — Ты согласен довериться нам, уважаемый? — мужчина, кое-как уняв кашель, утвердительно кивнул, и все трое двинулись к близлежащей чайной.
* * *
Крестьянин, искавший справедливости
— Моё имя — Цзинь Чэнъу, — отпоенный чаем и накормленный рисовым хлебом, крестьянин говорил чётче и громче, без былого натужного хрипения. — Я — из семьи разорившихся горожан, и живу скромным трудом землепашца, довольствуясь малым. Мои четыре му[2] пахотной земли дают достаточно урожая риса и сорго, чтобы обеспечивать меня, мою жену, и троих детей, пусть мы и живём небогато. Но так уж вышло, — в него голосе зазвучала горькая злость, — что и мое скудное имущество привлекло жадных до поживы стервятников, — он перевел дух, отпив чаю. Инь Шэчи ободряюще кивнул ему, приглашая продолжать.
— Три дня назад, поздно вечером, в двери моего дома постучалась целая толпа оборванцев, — начал Цзинь Чэнъу. — Угрозами, они вынудили меня отворить, а ворвавшись внутрь — избили, за «неуважение к доблестным странствующим воинам», — его губы скривились в невесёлой насмешке. — Они сожрали все мои запасы еды, выпили единственный в доме кувшин вина, но этого им показалось мало, — голос мужчины задрожал. — Они… отобрали деньги, что я копил на приданое для старшей дочери, и… спустили их на вино! — он в сердцах стукнул кулаком по столу. — Напившись пьяными, эти мерзавцы начали делать оскорбительные намеки моим жене и дочери, а один из них и вовсе попытался зажать мою маленькую Хуа-эр в углу! — он оскалился в гримасе бессильной злобы, и замолчал, тяжело дыша.