Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей
Шрифт:
Как он попал в технологический отдел мне неизвестно, но нужно сказать, что свой хлеб он ел не даром. Исключительно способный, он быстро под руководством инженера Евгения Даниловича Косько освоился с делом и к моему приходу в отдел уже подавал большие надежды и самостоятельно вёл ряд работ. Очень живой, общительный, предупредительный, вежливый, он снискал общую любовь.
Называли его просто Саша или Алоянц. Ни то, ни другое не вызывало с его стороны протестов.
За столом напротив Эдельмана работала молодая мамаша, красивая женщина, очевидно, ровесница Алоева, Валентина
Иван Иванович, закончив какую-то срочную работу, стал расспрашивать, откуда я, о моей специальности, сколько лет сижу и по какой статье. Бегло ознакомил меня с сидящими и немного рассказал о себе.
Во время нашего с ним разговора в отдел вошла девушка, направившаяся к столу Алоева.
— Это Екатерина Николаевна Лодыгина — контролёр ОТК завода, гроза и совесть нашего производства, — громко сказал Иван Иванович.
Она обернулась и с улыбкой отпарировала:
— Иван Иванович, лучше уж молчите, а то мне придётся сказать товарищу, что вы для него страшнее меня.
— Ладно, ладно, уже молчу, знаю ваш язычок!
— А вот и Георгий Михайлович пришёл. Григорий Михайлович, этот товарищ к вам.
Эдельмана заинтересовало только моё образование и кем, когда и где я работал до лагерей и в лагерях.
— Хорошо, Дмитрий Евгеньевич, я переговорю с Горяивчевым и сегодня же к концу смены вам сообщу результаты. Думаю, что он возражать не станет, не заартачился бы Скитев. Он, если скажет «нет», то никто не решится это «нет» оспаривать. Вы хоть и работаете у Скитева, но его ещё не знаете. Людей он или выгоняет сразу, если он ему покажутся непригодными, или держит их и никому не отдаёт. Единственное, чем можно будет его уломать — это моё обещание, что вы будете работать на него — на его цех, а я, собственно, и думаю вас использовать в основном по этому цеху.
Г. М. ЭДЕЛЬМАН
Георгий Михайлович Эдельман — инженер-автомобилист. Мой земляк — москвич. Отбыл пятилетний срок по 193-й статье (военные преступления). Освободился всего полгода тому назад, без права выезда в Москву.
В конце рабочей смены подошёл ко мне Скитев.
— Завтра пойдёте работать в технологический отдел к Эдельману, но не забывайте, что работать будете только для цеха капитального ремонта, что скажу, то и будете делать. Понятно?
Итак, я технолог. В обязанности входит: составление дефектных ведомостей (что мне уже в достаточной степени знакомо), технологических карт на изготовление деталей (чему ещё надо будет учиться), эскизирование и участие в стендовых испытаниях отремонтированных машин и механизмов.
На ознакомление с технической стороной дела ушло незначительное время, если не сказать, что всё это приложилось одновременно с исполнением основной работы.
С первых же дней работы вспомнил слова Екатерины Николаевны: «Вы для него страшнее меня».
Иван Иванович действительно оказался довольно тяжёлым человеком. По своей натуре он был исключительно исполнительным и
Всё, что он предъявлял себе лично — аккуратность, точность, исполнительность, он требовал и от нас. Документация, которую мы готовили, должна была быть чётко написана, аккуратно подшита. На каждом чертеже и эскизе он требовал обязательного проставления архивных шифров и индексов. Всякие изменения в эскизе, произведённые самим конструктором или производственником, должны были быть оговорены и перенесены на наши оригиналы.
Мы считали всё это «канцелярщиной» и отсебятиной Александрова, его никудышным характером и перестраховкой. А он педантично изо дня в день пилил нас, требовал, не принимал в архив материалов, жаловался Эдельману, грозил уйти с этой работы. И нужно сказать, своего он добивался во всех конфликтных случаях. И в результате любую справку, любой материал, расчёт, мы находили сами и довольно быстро.
Но главное, собственно, и не в этом. Заведённый порядок охранял нас от несправедливых подчас обвинений производственников, а часто раскрывал их небрежное отношение к исполнению той или иной работы, что изобличалось копиями эскизов, расчётов, примечаний и ссылок.
По прошествии совсем небольшого времени работы в отделе, я уже благодарил его за нетерпимость к русскому «авось». Благодарю его и сейчас.
Первой моей работой было составление дефектной ведомости на капитальный ремонт ковшевого экскаватора и курирование этого ремонта. Саму работу производил монтажно-слесарный цех.
Чтобы не дразнить Скитева, я параллельно с экскаватором вёл работу по ремонту врубового комбайна с расштыбовщиком и оросительной системой, конвейерного привода и нескольких движков внутреннего сгорания.
В лагере с переводом в технологический отдел дали мне место в одной из секций барака, занимаемой инженерно-техническими работниками ремонтно-механического завода. В этой секции жило двадцать человек.
Не могу сейчас точно вспомнить всех по фамилиям, но всех до одного помню в лицо, помню их одежду, положительные и отрицательные черты. Могу утверждать, что жили мы одной большой семьёй, дружно. Горе одного — было горем всех. Помогали друг другу во всём. Это был КОЛЛЕКТИВ, а не масса различных людей, стянутая обручем насилия. Нас объединяла человечность, общность взглядов и взаимное уважение.
Называю по фамилиям тех, с кем разделил общую участь насилия и произвола, издевательства над человеческим достоинством: Зелёный, Алоев, Косько, Александров, Сандлер, Евгений Костюков, Абрам Исаевич Тарлинский, Отрощенко, Равинский, Осадчий, Сыромятников, Трегубов, Сайкин, С.П. Петров, А.Е. Астахов.
Не могу вспомнить только три фамилии, но вижу перед собой этих людей как живых.
Лагерная зона соединялась с производственной километровым коридором из колючей проволоки. Высота этого проволочного забора с наклонённым внутрь коридора проволочным же козырьком достигала трёх с половиной метров, ширина — около десяти метров на всём его протяжении.